Иду в неизвестность
Шрифт:
Линник с Пустошным охотно согласились с этим.
Закончив завтрак, быстро собрали палатку, увязали все на «Передовой» — передней нарте, впрягли собак и тронулись в путь.
Седов пошагал впереди упряжек, поглядывая на свой походный компас на груди и не теряя из виду огромные заснеженные острова-шатры справа.
В РОПАКАХ
— Прр! — кричит надсадно Линник, завязнув в снегу выше колен и пытаясь оттащить на себя передок нарты, застрявшей меж двумя торосами.
Хлёстко,
Наконец Линнику удалось поддёрнуть заиндевевшую неуклюжую нарту на себя. Он достаёт с неё кнут и хлещет собак.
— Пррр, негодные! Работай, Фрам! А ну, Косой, Аника, наддай! Пррр! Пррр!
Собаки, извиваясь, выдёргивают нарту, оттаскивают её на несколько метров от ловушки и останавливаются, хватая раскрытыми пастями снег. Одна собака легла, другая принялась выкапывать себе ямку в снегу, чтобы укрыться от ветра, леденящей стужи.
Седов с Линником, утопая в снегу, вернулись за «Льдинкой». Началось то же мучительное протаскивание второй нарты.
— Береги каяк! — в гудящем шуме метели крикнул Седов Пустошному.
Матрос перебрался к левой стороне нарты, нагруженной снаряжением, принялся подпирать её, чтобы не наваливалась она каяком на острый выступ тороса.
— Пррр! А ну, Варнак! Пират, Пан, вперёд! Работай, работай, Волк! Пррр!
Седов, поскользнувшись на скате льдины, не удержался, забарахтался в снегу. С трудом поднялся, вновь ухватился за ошейник, хрипя:
— Ну же, ну, хорошие, немного, рывочек ещё! Ну, вперёд, собачки — и отдых вам будет!
Вокруг белая свистящая мгла и бесстрастные, несокрушимые изваяния — нагромождения огромных торосов. Около четырёх часов преодолевали эту обширную гряду путники. Ветер из умеренного раздуло в штормовой, замотелило, отгородило от выбивавшихся из сил людей и собак все окружающие льды, острова, завесило небо.
Седов, превозмогая боль в ногах, колотье в груди, упрямо упирался, надсаживаясь, тянул собак, проваливался по пояс в снег, вновь выбирался. Он тяжело дышал, задыхаясь на морозном ветру. Дрожали ослабевшие от нечеловеческого напряжения мышцы, саднило от мороза лицо. Но некогда и некуда было укрыться и хотя бы минуту передохнуть. Пленящим мечтанием было свалиться за ближайший торос, чтобы отдышаться, дать покой онемелому от натуги телу. И уж вовсе недостижимой грёзой виделась возможность оказаться в палатке укрытым в спальном мешке, и ничего счастливее этого, казалось, не придумать сейчас. И вновь вставал Седов и яростно, натужно тянул вместе с собаками тяжёлую нарту, силясь перебороть неистовый, плотный снежный поток, дьявольские торосы, перебороть себя самого.
Протащив из последних сил через расселину и «Ручеёк» со вторым каяком, путники протащились навстречу страшному слепящему
Псы, едва их выпрягли и привязали к нартам, тут же принялись зарываться в снег.
Трудно и долго измученные Седов, Линник и Пустошный устанавливали палатку, едва удерживая на бешеном ветру тяжёлую, жёсткую парусину.
Наконец установили, затащили в неё всё необходимое, зажгли примус, поставили на огонь котелок со снегом.
— Ух, убарахтался весь! — ослабело опустился на спальный мешок Пустошный. — Поди, и катанок не стянуть уж, мочи нет.
— Да, в самый раз притаборились, — тяжело дыша, заметил Линник. — Собаки шагу не ступят больше.
Он стащил с головы отопревшую шапку, вывернул, поднёс её сбоку к примусу. Шапка запарила.
Свистел и напористо рвал палатку ветер. Тревожно гудело полотнище. Седов развернул путевую карту п. держа в одной руке зажжённую свечу, а в другой карандаш, склонился над листом.
— Мы примерно в трёх верстах к западу от мыса Фишера, остров Солсбери, — объявил Георгий Яковлевич устало.
— Сколько же прошли за день? — обернулся к нему Линник. Пустошный, вывернув голову, тоже поглядел на карту.
Седов прикинул расстояние от прошлой стоянки.
— Вёрст тринадцать-четырнадцать.
— Эх, ежели б не торосы! До двадцати небось могли бы одолевать, — вздохнул Линник. — А вчера-то тоже напали на гряду, но легко прошли!
— А я, как только «Передовая» попала в ропачьё да обмелилась, сразу понял: намучимся в этой грядке, — похвастался Пустошный.
— Ты ведь у нас лоцман, — усмехнулся Линник. — Зря, что ли, учат тебя в Соломбале? А во льдах-то да в ропаках первее тебя профессора нет, всем известно. Об этом уже и собаки не лают.
Пустошный промолчал. Отдышавшись, он принялся стягивать с ног свои валенки.
Линник не прочь был поддеть. Он любил и привык верховодить и не терпел, когда кто-либо в команде пытался опередить его в чём-то либо выказать большую осведомлённость. Насмешливый и колкий язык его не был, однако, злым. Пустошный привык к Линниковым насмешкам и, будучи по складу характера флегматичным и немного тугодумом, не мог ответить на. насмешку чем-либо подходящим. На Линника он не обижался.
— Видали днём тёмное на северо-западе? — проговорил Седов и ткнул карандашом в карту. — Это вот здесь, в море Виктории. Интересно, что там — разводья или открытая вода? — Он постучал карандашом по листу. — Не дай бог, если эта вода тянется к северу и дальше к востоку, — озабоченно продолжал Георгий Яковлевич. — Не отрезало б от нас Рудольфа этой водичкой.
Матросы встревоженно поглядели на карту.
— Поспешить бы, — сказал Линник и вновь отвернулся к примусу.
— Поспешить бы надо, — согласился Седов, — но… — Он помолчал, хмурясь. — Не могу я пока, братцы, идти быстрее. И так трудно даются эти пятнадцать вёрст.