Игра Герцога
Шрифт:
— Перекинуться вроде никуда не может! — унтер-офицер, убрав шашку и поправляя шинель, подошёл к Рукосуеву. — А вон, сморите, подтягиваются и наши. Что-то прям не спешат.
— Давай, поехали, а то у нас особое задание! — ответил помощник исправника, глядя на заворачивающие к ним из проулка две полицейские подводы, а затем ещё раз презрительного окинув дёргающегося в припадке винозаводчика. — А то сейчас, не дай бог, сам Николай Киприянович прибудет, а он с нас спросит!
— Ага, скажет ещё, что вы
Они вновь запрыгнули в сани и тронулись в путь по хорошо уезженному скрипучему снегу.
— Я об этом барине из села никогда и не думал, живёт там себе на отшибе, да и пусть, — сказал унтер-офицер, когда они ехали уже окраиной. — Что ж нас-то Киприяныч решил на такое дело послать, народу что ли нет другого?
— Видать, особая птица! Это же брат самого Еремея Силуановича! Вот и решило начальство, что брать с постели и доставлять такого господина в участок должны стражи порядка не ниже нашего с тобой звания.
— Я бы лучше поспал.
— И не говори… лучше! Ладно, чай, быстро управимся. Даже и хорошо, что нас направили на такое дело — непыльное же.
— Правда твоя! А то бы всё равно с этим пожаром суматохи никак не избежали.
— Одного в толк не возьму — зачем ночью-то брать нам этого? Как будто за страшным преступником едем.
— Кто его знает. Может, чтоб пересуд поменьше было. Ещё кто знает, если бы днём его повезли, народ его отбить бы попытался.
— Дела! Правда, этой ночью народу на улицах ночью больше, чем днём.
— Это точно. А вообще, говорят, уважают его сильно там, к народу шибко близок. Детей грамоте учит, да к тому же беден, а это, в народе-то, почитается за добродетель нынче.
На подъезде к Серебряным Ключам они разминулись с крестьянскими санями:
— Этого-то чудака куда ещё несёт в такую темень? — сказал унтер-офицер. — Может, тормознём его?
— Да ну его, некогда! — ответил Рукосуев, начиная ёжиться. — В городе вроде тепло, а чуть выедешь — холодрыга аж пробирает до косточек.
— Да, в городе вон, и у пожара погреться можно, — засмеялся Сорока, поглаживая покрытые сосульками усы.
— Он, этот крестьянин, один был, в санях-то?
— Да я что-то и не глянул, темно же. Один…
— Показалось, был с ним кто-то, вроде как лежит… в санях-то. Хотя!.. шут с ним, — и он, прикрываясь от ветра, раскурил папиросу.
Миновав центр спящего села, они остановились возле ворот старого запущенного особняка.
— Вроде тихо.
— Даже как-то… подозрительно тихо.
— Спит, наверное, этот.
— Да, что ему делать-то ещё? Все порядочные люди в такой час отдыхают.
— Он, по всему выходит, совсем непорядочный.
— Нам-то какое дело.
Оба переглянулись. Какая-то непонятная сила удерживала их, будто предупреждала, что не стоит
— Ох, неладно себя что-то чувствую. И луна эта, — произнёс Рукосуев.
— Может, и не пойдём? — нерешительно добавил унтер-офицер, сам понимания нелепость этого предложения.
Выпрыгнув из саней и сделав несколько шагов по скрипучему снегу, они остановились:
— Что это, или послышалось?
— Да нет, и мне показалось… Шорохи будто какие-то странные…
— Смотри, вон! — помощник исправника указал на окно.
На миг показался длинный силуэт — такой мог принадлежать кому угодно, но только не человеку! Контуры напоминали огромного кота, и это непонятное вытянутое существо наблюдало за ними!
— Идём! — сказал Рукосуев.
Они миновали мраморную ограду — потрескавшуюся, сильно облупившуюся, с тёмными островками мёрзлого лишайника. Выездные ворота давно не открывались, их густо перевили, будто змеи, сухие лианы.
— Надо было фонарь хоть захватить! — опомнился унтер-офицер, когда полицейские проходили мимо беседки, приглядываясь, словно в этот поздний час там мог притаиться кто-то.
— Ишь ты, какая, её туды, скользкая лестница! Хоть бы следили! — выругался старший, и посмотрел на покосившийся герб в виде золотого диска. — Тоже мне, баре какие!
— У него хоть приказчик какой захудалый имеется?
— Да был раньше, даже видел его пару раз у нас в участке, приходил к самому Николаю Киприяновичу.
— Вот дела!
Унтер-офицер дёрнул шнурок, и от, издав глухой звук, будто порвавшаяся басовая струна, оторвался.
— Вот тебя ещё! — выругался Сорока, и кинул верёвку за спину. Обернулся, и тут же прижался спиной к двери.
— Мать честная! Ничего себе!
Верёвка, извиваясь, словно змея, уползла к теням лип.
Рукосуев тоже обернулся, но ничего не увидел:
— Верёвка того, ползает!
— Ты не пил случайно? — помощник исправника принюхался.
— Да нет же, как есть говорю!
— Будет, шалишь!
Они могли бы ещё долго обмениваться словами, стоя в нерешительности, но массивная дверь с протяжным скрипом отворилась сама, и показалась прихожая с белой лестницей, ведущей на второй этаж. А там, наверху, что-то заелозило, и с мягким хлопком ударилось о пол.
Помощник исправника отряхнул снег с сапог, и сделал шаг первым.
* * *