Игра Герцога
Шрифт:
— Да! Я же сказал — да! — прокричал тот. — Но только ради того, чтобы спасти из ваших грязных когтей моего заблудшего брата!
— Вот это прозвучало прелестно! — кажется, Гвилум отошёл, вернувшись к своему привычному, радостно-надменному настроению. — Но позвольте, сударь, дать вам совет! Как только начнётся Игра, постарайтесь не спасти вашего братца от нас, хе-хе, а себя — от него! Верно я говорю?
Антон Силуанович посмотрел в сторону брата — он надеялся, что его слова, тетрадь, обернувшаяся ясной огненной птицей, а главное — воспоминания о прошлом, когда он был ещё другим, перетянут чашу весов.
Но тот, лишь на миг поколебавшись, вновь скривил медвежью харю…
— И всё же надо отдать должное: а неплохой ход придумал-таки ваш братец, чтобы завладеть золотом! — эти слова Гвилума окончательно вернули лихоозёрскому барину прежнюю ярость. — Так и всегда: играя в благородство, бьют ниже пояса, чтобы ослабить противника и выиграть!
— Ты пожалеешь, что пришёл сегодня сюда, Антоша! — прорычал старший брат, и от его голоса пошатнулись своды, осыпавшись вниз пылью и каменным крошевом.
— Тише! Так и недолго обрушить Престол! — усмехнулся Гвилум. — Так, раз оба участника согласны, мы наконец-то приступаем к нашему первому испытанию!
* * *
Алисафья попыталась встать с примятого снега, но её зашатало от бессилия, и она вновь опустилась на колени, прижав кончики пальцев к вискам. Голова кружилась, и перед глазами, словно встревоженные птицы, мелькали причудливые образы. Виделся старый охотник Протасий — тот был груб и раздосадован, пытался что-то сказать, раздувая длинные густые усы, но слова звучали глухим неразборчивым эхом, как из толщи воды.
Затем перед мысленным взором предстал Антон Силуанович — тот находился в самом чреве обрушающейся шахты, перепрыгивая с одного тонкого, как свеча, столба на другой. И каждый раз столб, на котором он стоял всего мгновение назад, подкашивался и летел вниз с тяжким грохотом ломающихся тёмно-красных плит. Своды шахты тоже дрожали, готовые вот-вот сложиться и накрыть несчастного молодого человека в своём необъятном каменном мешке. И вот очередной прыжок, и на этот раз ноги приземляются на самом краю. Теряя равновесие, он взмахивает назад руками и валится вниз, в последний миг повисая над бездонной пропастью. Ухватившись лишь одной ладонью, висит на ней, и дрожащие пальцы бессильно оцепляются один за другим, осыпая во влажные испуганные глаза сухую острую крошку…
— Нет! — выкрикнула Алисафья, зная, что это — вовсе не игра воображения, а знак беды! Антону Силуановичу грозит опасность, и надо помочь!
До последнего мгновения она относилась к нему, как к важному элементу событий, пусть это и звучит цинично… Знала, что повела этого причудливого, странноватого, но честного и благородного молодого человека на верную гибель… От самого первого мгновения, как проявилась из толщи Времени, представ пассажиркой дилижанса, и до этой минуты она думала о его вероятной смерти как о чём-то само собой разумеющемся. Там, на вокзале, она наговорила о том, что хорошо знала его сотоварищей по столичному кружку вольнодумцев, но, конечно же, никогда не встречалась с ними. Иначе бы он просто не стал ей доверять.
Алисафья решила
Всё, что её заботило — это возможность помочь брату исполнить долг. И довести игрока до шахты нужно ей было только во имя этого… Но теперь, вспоминая тонкие благородные черты молодого барина, и то, как он смотрел на неё в моменты лесных опасностей, рыжая девушка корила себя, что привела его сюда, и тем обрекла на гибель.
Её вообще не должно было быть здесь! Фока предупреждал её, что за ослушание она теперь никогда не сможет войти в поток Времени и вернуться, а станет, как обычная смертная. Познает болезни, горе. Но ведь не только из этого состоит канва жизни тех, кто рождается и умирает. У них есть ещё и… Любовь. И, похоже, любовь эта впервые так нечаянно коснулась растревоженного сердца рыжей девушки…
С трудом после очередной попытки сумев подняться на ноги, Алисафья расправила еловые ветви и посмотрела в сторону шахты. В тёмной ночи над ней клубился розовый дым — Игра уже шла, а значит, ничего изменить нельзя.
«Милый, благородный! — направила она из последних сил мысленное послание Антону Силуановичу. — Только продержись! Я верю в тебя, ты выстоишь! И… прости меня, если сможешь».
В этот миг у входа наконец-то зашевелился, с трудом приходя в себя после удара головой, Фока Зверолов. В ушах звенело, словно добрая сотня дровосеков неустанно точила топоры о камни. Охотник даже и не сообразил, что с ним, и где находится. Заряженное особой заговорённой пулей ружьё, потеряв магическую связь с хозяином, лежало поодаль, и тускло пульсировало фиолетовыми огоньками.
Фока выругался, растёр лицо снегом, а затем сел, прижавшись спиной к замурованному входу. Отдышавшись, сразу не понял, что же не так?..
«Этот-то где? Точно! Аптекарь! Он же валялся тут!»
На том месте, где спал, свернувшись калачиком, усталый Залман, остались только примятый снег и пара пустых гильз.
«Ушёл, видимо. Это даже хорошо. Меня не тронул, значит…»
Зверолов не успел продолжить мысль — прозвучал хруст возводимого курка, в висок упёрлось что-то твёрдое.
* * *
Земля стремительно тронулась под ногами, и, чтобы не упасть, Антон Силуанович, покачиваясь, зажмурил глаза. И, как только открыл, увидел перед собой небольшую, уютно обставленную комнатку. Кресла, пуфики, торшеры — где же это он, неужели покинул старую шахту? Или это всё мерещится?
За столиком, изящно обращаясь с толстой колодой карт, восседала Джофранка, меха причудливо играли в переливах десятков свечей.
— Что же вы встали, Антон Силуанович? Ну же, проходите, смелее! — сказала она. — Присаживайтесь! Такой интересный молодой человек, а молчите неучтиво!