Игра Герцога
Шрифт:
— Увы, даже не смею предположить…
— Это ваш старший брат, Еремей Силуанович Солнцев-Засекин.
— Брат?!
— И только один из вас сможет после полуночи покинуть шахту живым. И богатым. Если бы вы знали, как я боюсь за вас! Глубины полны опасностей, там обитает гигантский крот по имени Кродо. Привратник, хранитель золота чёрного герцога! Настоящее исчадие преисподней!
Алисафья вздохнула, и ей на плечо в этот миг легла ладонь. Опустив на неё глаза, девушка едва удержала рвущийся крик — это была чья-то беспалая грязная рука! На месте указательного пальца чернела обугленная бляшка
— В этом ты не права! Кродо мёртв! Я облегчил положение, — едва слышно произнёс Фока. Его бледное лицо осунулось, будто он постарел за этот бесконечно долгий день. — Кродо уже вне Игры.
— Фока! Милый мой Фока! — с трудом удержала возглас Алисафья, бросившись ему на шею. Он прижал рыжую девушку, осторожно похлопав по вздрагивающему плечу обезображенной ладонью.
«Ну вот, они и встретились! — подумал молодой барин. — Рад за них, конечно… Именно так и должны ликовать чистые, добрые и смелые сердца!»
Глядя, как Алисафья крепче прижимается к Зверолову, он закусил губу:
«Судьба? Значит, Она всё-таки существует не только в высокой поэзии? Но какая же Она всё-таки злая! Почему нам суждено было встретиться с этой прекрасной девушкой только сегодня? Почему мне было дано полюбить её вот так — внезапно, до полной потери рассудка? Полюбить Алисафью так обречённо, ведь сердце её занято большой и настоящей любовью, а значит — занято навсегда. А я… готов был отдать ради неё всё, даже жизнь! И всё равно — отдам… Что бы ни представляла собой эта жестокая Игра, я одержу победу — и не за ради какого-то золота, а во имя её, Алисафьи! Ведь счастье, будущее её и этого странного охотника, судя по всему, зависит этой ночью только от меня. Мы должны победить, или погибнем все вместе».
И он вспомнил, как после тяжеловесной поступи громящего и пробуждающего всё на своём пути пущевика они оказались с девушкой в сугробе, лицом к лицу… Снежинки мерцали и таяли на её длинных ресницах, локоны рыжих волос щекотали его лоб… Алые губы — вот они. И будто вновь уловил аромат, точно они купались в разнотравье лесной опушки. Всё это произошло так недавно, а казалось — в иной, утраченной, потерянной жизни! Как же ему нестерпимо хотелось вновь оказаться там, снова лицом к лицу с ней! И поцеловать! Пусть это безумие, которому потом не удалось бы найти объяснения, но всё же память об этом поцелуе так бы помогла ему там, в шахте! Но, не суждено. Увы… И всё же будет памятна до последнего вздоха эта теснота, близость её…
— Что они сделали с тобой, мой Фока! — плакала она. — Кто издевался над тобой, милый брат! Скажи, кто! Я прочитаю такое заклятие, что мерзавец будет разлагаться, как мертвец, при жизни! И будет молить о смерти, а та не придёт, пока он сам не превратится в лужу гнили!
«Есть ли Судьба? Вот бы посмотреть в глаза Её и спросить — почему же всё так неуклюже-то? — стучали мысли, а потом собрались в кучу, словно пчелиный рой, и рухнули. — Брат? Она, кажется, произнесла — 'милый брат»?
Вновь взглянув на них, Антон Силуанович ударил себя по лбу. Как же он сам не догадался? Оба жгуче-рыжие, и одеты так похоже!
«Значит, он её брат! Брат!» — и улыбнулся, ликуя.
— Вы находите наше положение весёлым? — сказал Фока, чуть отстранив плачущую сестру. — Боюсь, что нет,
Он посмотрел на Алисафью, и провёл кончиками пальцев левой руки по щеке. Правую же спрятал за спину, но девушка ухватила её, поднесла к губам и расцеловала.
— Алисафья, зачем ты здесь? Как ты могла нарушить все уговоры, ослушаться? Ты же знаешь, чего тебе это будет стоить! Отныне ты — изгой, и никогда, слышишь, никогда уже не сможешь вернуться домой! Ты останешься здесь, состаришься и умрёшь, как все простые смертные! Тебя ждут горе, болезни, печали и страсти земные. Зачем?
— Я сбежала вслед за тобой, потому что знала, как буду тебе нужна, мой оголтелый Фока! Знала, что из-за своей горячей головы ты обязательно оступишься, наделаешь ошибок! Тебе не справиться одному, без меня! И ведь оказалась права! Не спорь! Я смогу помочь тебе!
— В чём же?
— Остановить страшного герцога!
— Да, я сделаю это! Это — мой долг!
— Но та пуля, что была дана тебе, ещё с тобой? — спросила Алисафья, и посмотрела так укоризненно, будто знала ответ.
— Та, нет… Она сразила Кродо. Но есть другая.
Алисафья провела ладонью у груди Зверолова, мелькнул розовый огонёк:
— Здесь?
— Да?
— Но это — всего лишь мёртвое серебро.
— Я знаю. Прости, но… не успел. Я взял след ведуньи, даже навеки запомнил её имя — Апа-травница. Но…
— Ты же знаешь, — она хлюпнула носиком, утёрла слезинки, заправила за остренькие, как у лисички, ушки непослушные рыжие волосы. — Ведь я же могу! А ещё ведь спрашивает, зачем я мчалась за ним сквозь Время! Да потому что знала: останешься совсем беспомощным!
Фока нащупал пулю, протянул её на ладони.
Антон Силуанович смотрел, не в силах оторвать глаз, как девушка сжала пальцы Фоки, положив свои ладони на его. Они встали на колени лицом друг к другу, глаза сошлись, не моргая. Поднялся ветер, шевеля лапы елей, пошёл снег, но плавно, словно сверху повесили колышущийся белый саван.
Алисафья сосредоточилась, и произнесла сначала тихо, а потом её голос всё больше креп, кружился, подхватываемый ветром:
— Всеми тайными ходами да мерами, то пудами, то вершками, то могилами, то крепилами, всеми годниками и негодниками, да моими посильниками, пусть слово моё да сотворится! — звучало в ночи всё громче и громче. Их ладони стали невидны в вибрирующем полукружии, и оно переливалось яркими магическими красками. Над их макушками из лазурной вспышки вылетел белый голубь, а за ним вдогонку поднялся алый сокол. Они взметнули к чёрному небу, парили, обернувшись стремительными светлячками.
— Старец — охотник Протасий, предок наш славный, встань из веков, приди, очертя снега и льды, препоясанным пред нами предстань! Пусть на поясе твоём сила явится, все узлы развяжутся! — и тут же из рокота тьмы над их плечами предстал и повис в ярком свечении громадный косматый старик в медвежьей шкуре. Белый голубь опустился на правое, а сокол алый — на правое плечо.
Окутанный искрами старик, по слову Алисафьи, снял тяжёлый пояс, и стал ослаблять на нём узлы. Из каждого падала на их ладони серебряная капля.