Игра Хаоса. Книга двенадцатая
Шрифт:
Небольшой, но уютный зал, похожий на кузнечную мастерскую. Гефест с грустью провел рукой по наковальне, стоящей в центре. Меха, молот, щипцы — все удостоились его мимолетного касания, его старые друзья, когда-то выкованные им лично…
— Я не смогу поднять наковальню в жерле вулкана, открывая вам проход. Он, тот, кем я по большей части стал, этого не позволит, а я слишком слаб, чтобы с ним бороться. Но я смогу разрушить ее. У вас будет совсем немного времени, чтобы успеть проскочить в проход. Так что не мешкайте. Великая наковальня — это центр всего, сердце Кузен, после ее разрушения здесь все начнет разваливаться и падать, пожираемое пламенем Бездны.
Гефест
— Я могу чем-то еще вам помочь?
Задумавшись, я пожал плечами, после чего, увидев искренне желание поддержать, решился:
— Мне бы какое-нибудь оружие не помешало. После встречи с твоим привратником, Великий, у меня почти ничего не осталось, чем можно сражаться.
Гефест рассеяно кивнул, потом обвел взглядом кузню, многочисленные полки, уставленные банками и ящичками, запыленные инструменты, сложенные в углу, куски руды и заготовленные болванки, разбросанные повсюду. Затем отрицательно качнул головой.
— Не успею, ничего достойного уже времени сковать нет. Хотя… — он вновь взглянул на меня, а потом на сумку на моем боку. — А чем тебе Сокрушающий Преграды плох?
Я непонимающе посмотрел на бога-кузнеца, не сразу вспомнив о проклятом клинке в сумке.
— Великий, его же использовать нельзя! — открыв защищенный карман, осторожно вынул сверток. Освещенное отцом Игнациусом церковное знамя еще держалось, но флер злой силы уже начал потихоньку просачиваться наружу. — Меч осквернен и убьет любого, кто возьмет его в руки. На нем проклятье и следящая метка Исшахара.
— И что?
Гефест подошел ближе, небрежно подхватив сверток, положил его на наковальню и сбросил ткань, укрывавшую меч. Узкое длинное лезвие, бегущее от рукояти, постепенно расширялось к середине и вновь становилось уже к острию. Ухоженное, хотя и есть несколько старательно зашлифованных зазубрин, выглядит вполне безобидно. Но стоило кузнецу щелкнуть по кончику ногтями, вызвав хрипловатый неблагозвучный звон, как меч полностью покрыло нечто похожее на ярко-красную плесень, которая, извиваясь и шевелясь, расползлась по клинку, не давая толком рассмотреть металл. Гефест, увидев это, гневно хекнул, раздув ноздри.
— Тяжело, я с таким справиться не сумею, — он медленно провел рукой над оружием, проверяя свои первоначальные выводы. — Силен Исшахар. Постарался, чтобы этим оружием не смог больше воспользоваться никто, кроме него самого или тех, кто ему служит. Столько силы, такой клинок и так испорчен! — он сокрушено качнул головой.
Чуть опустив голову и хмуро глядя исподлобья в одному ему видимую даль, словно молодой бычок на незваную тварь из леса, бог-творец только что копытом не бил от негодования.
— Так не пойдет! Все равно все, что я с таким старанием собирал еще там, дома, пропадет, усиливая Бездну…
Оставив оружие на наковальне, он решительно шагнул к одному из стеллажей. Небрежно отодвинутый в сторону, тот открыл спрятанный за ним тайник: узкую каменную нишу, перегороженную серой, под цвет стен, дверцей. Одно движение ключа, невесть откуда взявшегося в руках Гефеста, и хозяин закапывается в глубины сейфа, чтобы показаться оттуда с небольшим стеклянным светильником, внутри которого извивался, танцуя, белоснежный язычок огня.
— Пламя Олимпа, — с трепетом произнес Гефест, с любовью глядя на извивающийся лепесток пламени. — Дети, вы лицезреете перед собой то, что не видело большинство современных небожителей. Это изначальный огонь, тот самый, из которого родилось все пламя во вселенной, весь огонь,
Открыв стекло фонаря, он взял в руки крохотный огонек, радостно затрепыхавшийся в его аккуратных пальцах, меняя и преобразуя фигуру бога-кузнеца, наполняя его почти забытым величием и силой. Пара шагов вперед к наковальне и лежащему на ней клинку, лишь на миг задержавшись возле смертных.
Гефест осторожно прикоснулся к Мистре зажатым в горсти огоньком:
— Я благословляю тебя, дитя, живи долго и счастливо. Спасибо, что напомнила мне о том, кем я был. Возьми на память, — он достал из кармана фартука небольшую металлическую шкатулку, обильно украшенную цветами. — Я ковал ларец в подарок ей, пусть теперь послужит тебе. А это для воина-защитника, — он осторожно прикоснулся к моему лбу. — Олимпийским огнем я завершаю твою печать, благословляя и наделяя ее силой изначального огня.
Пламя, на мгновение прильнув, потоком силы устремилось внутрь и сквозь, прошивая тело и разум. Меня выбило в пустоту Возвышения. Печать стихий, дарованная великими духами, кружась, наполнялась, становясь единой. Силы стихий сплетались, растворяясь друг в друге. Земля, Воздух, Пламя с Водой смешивались, переплетались, трансформируясь в нечто единое и завершенное. Я, упав на колени, буквально выпал из реальности, сотрясаемый потоками сил, и не видел, как Гефест шагнул дальше.
Крохотный огонек, сверкающий у него в руках, уменьшился наполовину, но его силы хватит на задуманное. Пламя перетекло на оружие, лежащее на наковальне. Скверна, охватившая лезвие, содрогаясь, задергалась, темнея и замирая, а он, подхватив тяжелый молот, с размаху ударил по клинку. Металл зазвенел, тонко задрожав. Черные хлопья скверны частично осыпались, опав, а он, вновь подняв инструмент, снова ударил, изгоняя зло и очищая оружие.
— Ринору, Сокрушающий Преграды, такое имя дал создавший тебя, и ты вновь станешь тем, чем и был когда-то задуман! Ринору Возрожденный, я подарю тебе силу изначального огня!
Пламя Олимпа с гулом вспыхивало под ударами молота, впитываясь в металл, становясь с ним единым целым, наполняя клинок силой, освобождая его от пут проклятья, сковавших и изменивших его суть. Вплетаясь в покрывающие сталь узоры, оно незаметно меняло первоначальный облик меча, делая его более хищным, более завершенным. Идеальным. А Гефест, ликуя, продолжал свой труд. Как же руки соскучились по привычной работе! Творить, создавать нечто великое, радоваться, глядя как меч, пробуждаясь и наполняясь силой, начинает сверкать в своем отточенном великолепии. Желчь великого дракона, шипя, льется на клинок, закаляя и очищая лезвие. Сердце каменного элементаля, кровь саламандры, еще раз пройтись молотом, усиливая кромку. Меч создал великий кузнец, не уступающий ему мастерством. Клинок был рожден в кузницах Асгарда, в этом он готов был поклясться всем, что у него есть и что от него осталось. Видимо, к демонам оружие попало после падения Небесного Града, и было одним из потерянных сокровищ ассов. Даже удивительно, как подобное могло очутиться в руках мальчишки. Ну вот и все… Молоко единорога льется голубой струей вниз, остужая лезвие и закрепляя наложенные на него чары, новые и пробужденные после изгнания скверны, черной копотью осевшей вокруг наковальни.