Игра Канарейки
Шрифт:
Канарейка привыкла думать о смерти как о чём-то прикладном. Всегда заставляла себя забывать, что люди, которых ей заказывают, тоже отцы и сыновья, тоже имеют семьи и друзей, тоже думают и любят. Эльфка держала в голове только причину – из-за этого ублюдка сгорело краснолюдское гетто. А этот своровал пять телег зерна, предназначенного на пропитание разрушенной войной деревне. Иногда таких мерзавцев, конечно, заказывали ублюдки ещё хуже, но рано или поздно находился человек, готовый охотно заплатить наёмной убийце и за них.
Канарейка, по правде говоря, ещё не встречала таких смертей. Как бы ни больно было об этом думать, но даже Каетан умер
Ирис фон Эверек была художницей. Канарейка не разбиралась в этом от слова совсем, поэтому имя Ван Рога, видимо, бывшее псевдонимом жены атамана, оставленное на большинстве картин, висевших в доме, ни о чём ей не говорило. Хотя даже она могла признать, что написаны они с душой. Талантливо.
Под раскидистым огромным деревом на пригорке, где, судя по оставленному здесь мольберту, Ирис проводила много времени, теперь была её могила.
Ведьмак стоял рядом с Канарейкой, опустив голову, смотрел в землю под ногами. Нужно было сказать какие-то слова, вот только что говорить о том, кого даже никогда не видел?
– Ирис фон Эверек была… Любящей женой. Преданной… Хорошей художницей.
– Мы не знали её лично, но я очень хотела бы её узнать… Печально, когда смерть приходит к тем, кто сам был добр и честен… – Голос Канарейки прозвучал сдавленно, в носу защипало.
Ну нет, только не сейчас.
Ани. Хохотунья, со своей длинной чёрной косой, дурацкой кошкой, которая жила неестественно долго, с её вечными попытками навязаться Канарейке в матери. Ведь у неё почти получилось. Девочка полюбила её, потому что Каетан любил её своей тихой и нежной любовью.
А когда старый эльф умер… Когда его убили, Ани была в Новиграде, ничего не знала, вернулась только через седмицу. Вернулась в пустой дом, залитый кровью и пропитанный смертью. Карина оставила ей записку – указала, где она похоронила Каетана. Обещала вернуться, когда отомстит за него.
Отомстить у неё не получилось – Тэмк’хаэна вместе с его отрядом развесил на деревьях отряд темерского сопротивления. Вскоре «Синие полоски» наткнулись и на саму Карину, приняли её за «белку» и погнали из леса. Погоня длилась несколько дней – чуткие как ищейки «полосатые» всё время находили её след, не давали продыху. Они потеряли её только на границе Брокилона и дальше не сунулись – дриады в те времена агрессивно относились к любому чужаку, а границы леса у них были какие-то свои, отличающиеся от начертанных на картах жителей округи и Северных владык. Карина и сама не хотела задерживаться в Брокилоне, поэтому обошла его кругом, вышла к Ленточке и помчалась в Вересковку. К Ани она приехала вся в мыле и крови, рухнула без чувств от усталости прямо на пороге.
Сама женщина всего лишь за месяц будто бы выцвела и потеряла себя. Узнав о смерти любимого, в порыве она срезала себе косу. Карину Ани встретила как родную дочь, и они долго плакали, обнявшись…
Потом они пытались жить как раньше. Но ведь было ясно, так уже никогда не будет. Вечера в доме стали пустыми и вязко-тоскливыми, Карина и Ани почти не говорили, между ними порвалась какая-то важная нить.
Карине очень быстро это стало невмоготу. Ани гасла на глазах, за несколько месяцев постарела на десяток лет. Средства стали поджимать – обычно хватало того, что получал от местных Каетан. В конце концов эльфка сорвалась с места, уехала в город «на заработки». На самом деле – отдохнуть,
А потом Карина ввязалась в совершенно дурную и опасную авантюру, из которой выпуталась только через год, уже убийцей, уже Канарейкой, холодной и жестокой.
Тогда-то ей пришло письмо. На бледном потрёпанном кусочке пергамента было написано, что Ани больше нет.
Канарейка не стала смахивать слёзы. Ей не перед кем было стыдиться – ведьмак тактично делал вид, что ничего не заметил. Он и всё равно никогда бы не спросил сам. Кошка и пёс вообще не брались в расчёт.
Ани похоронили деревенские кметы, выделили ей место на общем кладбище. Канарейка так толком и не оплакала её. Эльфка с головой окунулась в мир смерти и денег, забылась там, почти пропала. Попала туда, до куда никогда не хотел допустить её Каетан. Барахталась там несколько лет, медленно и методично убивала себя и быстро, с сатанинским восторгом – окружающих. А потом вдруг что-то щёлкнуло в голове, что-то изменилось, и Канарейка как один небезызвестный вам господин сама вытащила себя за волосы из этого болота.
Убийства стали просто способом заработка на хлеб.
Геральт опустил на могилу альбом с рисунками, найденный им на первом этаже.
– Думаю, при жизни этот альбом был тебе дорог.
– Полагаю, ваши человеческие обряды на этом окончены? – почти нетерпеливо спросила кошка.
– Полагаю, – нахмурился ведьмак.
– Ты будешь её призывать? – спросила Канарейка.
Геральт кивнул. С тех пор, как они обнаружили скелет Ирис фон Эверек, эльфка была будто бы не в себе: мало говорила и почти не участвовала в происходящем вокруг.
– Я хочу говорить с тобой, – негромко сказал ведьмак, обращаясь к могиле. Потом произнёс совсем тихо ещё какие-то слова, видимо, заклинание. Мгновенно похолодало, над могилой вспыхнуло облако чёрного дыма, из него вышел скелет Ирис фон Эверек – такой же, какой лежал на кровати в спальне, какой несколько минут назад ведьмак закопал под землёй.
Чёрными глазами-провалами Ирис посмотрела на Геральта и Канарейку, совсем не заметив кошку и пса, подплыла к мольберту. Протянула тонкую жуткую руку к полотну, и оно пошло кругами, будто поверхность воды. Ирис обернулась, едва заметно кивнула головой и, дотронувшись до холста, исчезла. На картине, изображающем имение фон Эвереков в лучшие годы, появилась фигура женщины в чёрном платье.
– Она хочет, чтобы мы пошли за ней? – спросила Канарейка.
Геральт дотронулся до холста. По нему снова пошли круги.
Канарейка нахмурилась, ведьмак понимающе кивнул. Ему тоже не сильно хотелось связываться с непонятной магической херью.
– Так вы идёте? – спросил пёс.
Геральт подставил эльфке локоть.
– Возьмись. А то ещё разнесёт нас, потом проблем будет.
Канарейка схватилась за локоть ведьмака, и они шагнули в картину.
Мир вокруг был ярким и нечётким, будто затянутым маревом. В саду перед имением фон Эвереков буйно пестрели бутоны ярких цветов. С неба светило ослепляющее солнце, ветер робко дотрагивался до волос и щёк, но не было никаких запахов. Геральт даже достал и приоткрыл баночку с «Ласточкой», но вместо обычного резкого, почти ядовитого запаха не почувствовал ничего. Звуки вокруг тоже были какими-то странными, они шли буквально отовсюду – пчела сидела на цветке в шаге по правую руку, и ведьмак видел это, но, если закрыть глаза, понять, откуда доносилось жужжание, было совершенно невозможно.