Игра на гранях языка
Шрифт:
«– Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, – сказал Шалтай презрительно.
– Вопрос в том, подчинится ли оно вам, – сказала Алиса.
– Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, – сказал Шалтай-Болтай. – Вот в чем вопрос!»
Вопроса, собственно, нет – и так ясно: говорящий человек – вот кто хозяин по отношению к слову. Хозяин настолько, что он может даже придать слову совершенно неожиданное, не свойственное ему значение. Или, в другой ситуации, изменить, исказить его оболочку, т. е. как бы придать ему чужую форму. Но тут уже, конечно, начинается область языковой игры.
Рассмотрим вначале первую из названных ситуаций. Вот, к примеру, всем нам хорошо знакомые части
«– Что-то мы засиделись, – сказала она и вытянула вперед руку, поиграв в воздухе своими морковками. – Помогите даме! Джентльмен!»
«Винтик пожал его мягкую, точно котлета, руку и тоже назвал себя.
– Смекайло, – повторил Смекайло бархатным голосом и плавным, широким жестом протянул руку Шпунтику.
– Шпунтик, – ответил Шпунтик и тоже пожал котлету»
«И Мишка стал держать велосипед, а я на него взгромоздился. Одна нога действительно доставала самым носком до края педали, зато другая висела в воздухе, как макаронина. Я этой макарониной отпихнулся от трубы, а Мишка побежал рядом…»
«– И с этим грязным животным в кожаном пиджаке я общаюсь почти тридцать лет! «Золя» отрастил… как на седьмом месяце… – Резким движением он хотел ткнуть Юрия Евгеньевича в живот…»
«У Адалис было милое интеллигентное лицо, редкие растопыренные зубы. Когда она улыбалась, Багрицкий говорил: «Закройте ваш веер, Адалис»»
Мы видим, что в первой цитате слово морковка употреблено в значении «палец», в конце второго примера слово котлета выступает в значении «рука», в третьем случае существительное макаронина приобретает окказиональное значение «нога» и т. д. Конечно, назвать палец морковкой или зубы – веером можно лишь при условии, что у говорящего (в том числе у писателя) имеет место особый – игровой (игривый?) – настрой; по-видимому, и от читателя ожидается, что он как бы предрасположен к языковой игре.
Только не надо думать, что подобные окказиональные названия используются всегда со знаком «плюс», т. е. с одобрительной оценкой. Скорее наоборот. Очень показательны в данном отношении слова, выражающие отрицательные эмоции человека: негодование, досаду, злость, презрение, ненависть и т. п. Уж, казалось бы, столько есть названий, специализирующихся в репрессивной, «обзывательной» функции: дурак, подлец, мерзавец, негодяй, сволочь… И все же иногда им не хватает выразительной силы. И в роли ругательств, оскорблений начинают выступать обычные, «нормальные» слова – достаточно только произнести их с соответствующей интонацией, да еще по возможности сопроводить угрожающим жестом… Примеры:
«Буров (Заплатину). Скажи, нототения, снимки твои напечатали?
Заплатин. Сданы в печать. Я вас прошу, Федор Сергеевич, не обзывать меня рыбными именами!»
«Там уже сидела на диване величественного вида дама и голосила:
– Чтоб вы все сдохли! Чтоб вас черти слопали! Хамы! Горшки! Сталактиты!
Последнее выражение почему-то особенно обидело дежурного врача, и он резко сказал:
– Ну, хватит!»
«Покупательница (с упреком).
Продавщица (вспыхнув). И вовсе я не принципиальная.
– Нет, я вижу, очень даже принципиальная!
– Да сами вы принципиальная!»
«…Милиционеров Василий особенно не терпел и обзывал их, узнав это слово после знакомства с Лерой, интеллектуалами, что приводило и меня, и Леру в невыразимый восторг.
Он так и кричал им вместо приветствия:
– Ну, вы!.. Интеллектуалы!»
Конечно, здесь можно было бы порассуждать о том, какое ругательство сильнее, обиднее – когда тебя назовут нототенией или интеллектуалом. Но общий принцип ясен: предмет называется «чужим» именем неспроста, а с какой-то дополнительной целью, с игровым подтекстом.
Иногда при этом значение слова так далеко отходит от своего основного, словарного прототипа, что обязательным условием его употребления становится общий опыт говорящих, их некоторая совместная жизнь. Вот, к примеру, какой рассказ мы находим в «Записных книжках» И. Ильфа:
«На пароходе «Маджестик» возвращалась из Америки группа автомобильных инженеров. Английского языка они не знали, и громадная обеденная карточка вызывала у них ужас. Наконец им посоветовали заказывать рекомендуемый обед. Он помещается на левой стороне меню. С тех пор они, счастливо улыбаясь, говорили друг другу перед едой: «Закажем левую, а? Левую!» А съев обед, долго говаривали: «Хороша сегодня левая, хороша»».
Если же в одном контексте оказывается несколько слов, употребленных в окказиональных значениях (понятных лишь посвященным), то такой текст становится похож на зашифрованное сообщение: он требует «перевода» на нормальный язык. Скажем, у того же И. Ильфа в соавторстве с Е. Петровым есть глава «Прошлое регистратора загса», не вошедшая в основной текст романа «Двенадцать стульев». В ней, в частности, повествуется о нравах, царивших в дореволюционных гимназиях. В одном месте читаем:
«Не один карандаш принял мученический венец из «фонарей» и «бланшей» от руки мстительных баклажан».
Для того чтобы понять эту фразу, надо знать, что карандашами называли учащихся городской гимназии, баклажанами – воспитанников дворянской гимназии, фонарь, надо думать, означает «синяк», а бланш, по-видимому, «ссадина»… Обратим, кстати, внимание на закавыченные в цитате слова «фонарь» и «бланш». Кавычки – верное средство указать на то, что слово употреблено не в своем настоящем значении, а в каком-то ином, переносном. Это, между прочим, излюбленный прием газетчиков. Каждый день мы читаем в прессе: «Эти «борцы за демократию» организовали сбор подписей…» или: «Заезжий «коммерсант» подписал договор о доставке…» и т. п. Кавычки здесь – сигнализатор того, что значение слова «сдвинуто», верить названию нельзя… В сущности, самая бессмысленная фраза становится осмысленной, если какие-то слова в ней взять в кавычки. Когда-то языковеды увлекались придумыванием искусственных высказываний вроде «Кентавр выпил круглый квадрат». (Целью таких экспериментов было показать, что предложение может быть грамматически правильным независимо от того, понимаем ли мы, о чем тут говорится, или нет.) Так вот, достаточно принять, что некоторые слова употреблены здесь в каких-то особых значениях, как всё становится на свои места. Допустим, Кентавр – это прозвище человека, круглый употреблено в значении «полный» (ср. выражения круглый дурак, круглый год), а квадрат – название какой-то емкости… «Взятое в кавычки слово может значить тогда практически все, что нам надо; оно становится как бы «джокером», который может принимать в принципе любое значение, необходимое для того, чтобы фраза в целом воспринималась как осмысленная» (Б.А. Успенский). Вот как велика роль этого знака препинания, который мы обычно связываем с цитацией и прямой речью; кавычки – очень интересный знак.