Игра на гранях языка
Шрифт:
«Еще и сейчас храбрится: «Я если пять-десять километров не пройду – аппетиту нет»» (В. Крупин. «Тринадцать писем»).
«Я уеду, уеду, уеду,Мне милее мундир голубой,Чем глаза твои синего цвету —Как смогу я остаться с тобой?»«Да и вообще, большинство претендентов нынче в стремлении повыгоднее загнать свой эфемерный
«Встречал британского премьера дородный работник лионской торговли, переодетый для куражу в форму британского королевского гренадера»
Другой случай. В винительном падеже существительные мужского (а во множественном числе женского и даже среднего) рода принимают ту или иную форму в зависимости от того, что (или же кого) они обозначают.
Мы говорим: «люблю (этот) город», но «люблю брата». «Вижу березы», но «вижу коров». «Мою окна», но «мою моих солнышек» (про детей). Собственно, через формы падежа здесь выражается другая грамматическая категория – одушевленность, в основе которой лежит противопоставление живых существ неживой природе. Не будем специально останавливаться на условности этого деления (любопытно в данном смысле поведение слов покойник, кукла, кумир, насекомое, микроб, бацилла и т. п.), покажем только, как данное противопоставление используется в «игровых» целях:
«Машин от снега не очищают.Сугроб сугроба просит прикурить»«Сосны цветут – свечи огня,Спрятав в ладошки будущих шишек…»«Во всех квартирах пекли пироги, варили студень, жарили индеек (а где не достали индеек, жарили кого-нибудь другого), заправляли майонезом салаты, выставляли на балконы водку и шампанское…»
По этому поводу уместно также вспомнить старый анекдот про человека, который хотел на Рождество заказать в лавке пару гусей. Но поскольку он был не силен в грамматике (в категории одушевленности!), то засомневался – как написать правильно: «Прошу прислать два гуся» или «Прошу прислать двух гусей». Наконец его осенило, и он написал: «Пришлите, пожалуйста, гуся». А в нижней части листа сделал приписку: «Постскриптум. Пришлите еще одного!»
Некоторым падежным формам в русском языке свойственно передавать еще одну содержательную категорию, ее называют «категорией неотчуждаемой принадлежности». Это значит: если некоторый предмет составляет неотъемлемую часть, неотторжимую принадлежность какого-то лица, то он выражается определенной падежной формой; если же предмет может существовать и сам по себе, в отдельности от своего нынешнего «хозяина», то он обозначается другой формой. В качестве такого различительного, диагностирующего средства выступает, в частности, дательный падеж. Мы можем сказать по-русски: Осторожно, ты сломаешь девочке ручку. Он наступил хозяйке на ногу. Мальчик уперся отцу в плечо и т. п. Здесь ручка (рука), нога, плечо – названия частей тела, и все они выражены существительными в дательном падеже. Но неправильными или маловероятными выглядят предложения, в которых дательный падеж используется для обозначения отчуждаемой принадлежности, типа: «Осторожно, ты сломаешь чайнику ручку» (надо: ручку чайника или ручку у чайника), «Он наступил хозяйке на ковер» (надо: на ковер хозяйки), «Мальчик уперся отцу в чемодан» (надо: в чемодан отца). Тем не менее изредка подобные нарушения встречаются:
«– У меня с ними (мальчиками. – Б.Н.)
Приведем еще некоторые примеры «игры с падежом»:
«Идея принадлежала месткому, стихи были мои:
Раскопай своих подваловИ шкафов перетряси,Разных книжек и журналовПо возможности неси»«К примеру, дед у дядь Мить Семенова даже мечтать не мог о цветном телевизоре, а дядь Мить Семенов прикупил уже второй, потому что первый быстро сломался»
В первом случае родительный падеж употреблен на месте «законного» винительного: подвалов вместо подвалы и т. п.; основанием для этого, возможно, служат отношения взаимозаменяемости данных падежей в иных ситуациях (ср.: я читал книгу – я не читал книги и т. п.). Во втором же примере форма дядь Мить (однотипная с мам, пап, Сереж и т. п.), употребляющаяся в современной речи только в функции обращения, неправомерно расширяет круг своих синтаксических обязанностей и заменяет иные падежи. Опять игра!
Грамматические категории глагола тоже лишь относительно, опосредованно связаны с внеязыковой действительностью; обслуживая речевое общение, они подчиняются прежде всего законам самого языка. Эта их относительная самостоятельность открывает широкие горизонты для речевого творчества.
Очень интересны в свете сказанного категории времени и вида. В основе грамматического времени лежит, конечно, понятие о времени объективном, физическом, но каждый язык весьма своеобразно воплощает это понятие в совокупность значений и форм. В русском – три времени, в других языках их может быть значительно больше. Например, в английском, французском, испанском языках – несколько прошедших времен и несколько будущих. А в языках от нас далеких, экзотических, это разнообразие может быть еще большим. Вот как писал об австралийских аборигенах французский психолог Л. Леви-Брюль в своей книге «Первобытное мышление»: «В некоторых языках есть обилие временных форм. Так, в языке племени нжеумба (Новый Южный Уэльс) по-разному выражается: я буду молотить (будущее несовершенного вида) утром, весь день, вечером, ночью, снова и т. д.».
Нам, говорящим по-русски, деление на три времени кажется наиболее естественным и логичным. Имеется в виду, что ситуация, о которой мы говорим, или уже состоялась (т. е. она предшествует моменту речи), или она совпадает с моментом речи (включает его в себя), или же последует за моментом речи (состоится позже) – это и выражается триадой «писал» – «пишу» – «буду писать». Но на практике использование категории времени, в том числе и в русском языке, значительно сложнее и «свободнее». Ведь, скажем, форма прошедшего времени может обозначать событие, произошедшее только что, за минуту до акта речи, или событие, состоявшееся неделю назад, или событие, имевшее место несколько веков назад, или вообще бывшее когда-то (причем не важно когда – важно то, что оно вообще было)… В следующей цитате из романа А. Битова «Улетающий Монахов» обыгрывается как раз такая «многоликость» формы прошедшего времени (кстати, если переводить этот текст на английский или французский язык, то формы сказал, сказала в разных репликах получили бы разное соответствие):