Игра в прятки
Шрифт:
– «До Жуи-ан-Жуван одно лье», – читает на нем Лара. – Мы почти приехали, мама, – добавляет она и отворачивается.
Я придвигаюсь к сестре, и ее рука нащупывает мою. Она тоже заметила щемящее сходство этого каменного столба с одним из дорожных указателей папиной работы. Мне вспоминается заброшенная отцовская мастерская, которая сейчас в сотнях миль отсюда, и все мое тело словно наливается свинцом.
Вскоре после того как наш фургон сворачивает у указателя, температура резко падает, и простирающаяся перед нами дорога полностью скрывается в тумане.
– Это из-за реки, – поясняет возница. – Она протекает рядом
Я вспоминаю южные морские туманы, заволакивавшие побережье белой пеленой. Этот туман другой: такой густой, что чудится, будто облакам надоело небо и они решили навсегда остаться на земле. Дрожа, я плотнее закутываюсь в тонкую шаль.
Фургон с грохотом катится вперед, и я начинаю догадываться, что мы, должно быть, уже въехали в Жуи, хотя и не видим ничего, кроме изредка мелькающих зданий, выстроившихся вдоль улицы. Они то появляются, то исчезают, словно проступая сквозь взболтанное молоко. Здесь – замкoвый камень, там – дверь или ступени крыльца, истертые незнакомыми ногами.
Возница останавливает фургон, и перед нами возникают огромные чугунные ворота. Я в жизни не видывала ничего прекраснее этого гигантского, искусно сработанного сооружения, оформляющего въезд. Створки ворот со скрежетом распахиваются. Туман окутывает людей, которые привели их в движение, однако не скрывает декор, украшающий ворота. Это позолоченные инициалы: «В. О.» на одной створке, «Ж. О.» – на другой.
Мы выезжаем на обширное открытое пространство, по-видимому фабричный двор. Туман здесь прозрачнее, на земле, вокруг фургона, различимы следы колес, расходящиеся во всех направлениях. Слева виднеется поросший травой участок, неподалеку от него – изгиб аллеи.
Я прослеживаю аллею взглядом до самого конца и вижу там какой-то дом. Хотя я не могу как следует разглядеть его, без всякий сомнений, он огромен. Больше самых больших зданий в Марселе. В сущности, это и не дом вовсе, а гигантский замок, белый и гладкий, точно ледяной.
Когда мы проезжаем мимо него, я различаю высокие, изящные ставни на окнах фасада и люкарны на черепичной крыше, сверкающие, словно драгоценные камни. В центре здания, за балюстрадой крыльца, к которому с двух сторон ведут полукруглые каменные лестницы, виднеется ряд двойных дверей с люнетами наверху. И, как ни странно, у этого строго симметричного сооружения всего одна увенчанная куполом башня, которая пристроена с правого угла и придает зданию неустойчивый, непрочный вид.
Должно быть, здесь и обитают Оберсты со всем их показным великолепием, думаю я, и меня саму изумляет отвращение, которое вызывает во мне эта мысль.
Миновав фабричный двор, фургон замедляет ход перед рядом небольших каменных домиков, серых и приземистых – примерно в четверть высоты нашего марсельского жилища. Рядом с самым дальним стоит какая-то женщина и неистово машет нам рукой.
– Сестрица! Девочки! Как же вы подросли!
Эта женщина выглядит точь-в-точь как моя мать, но притом совсем на нее не похожа. Ее облику присуща мягкость, тогда как маминому – жесткость, там, где у мамы прямые линии и углы, у нее – плавные изгибы. Я сразу узнаю ее.
– Тетушка Бертэ! – восклицает Лара, спрыгивая с фургона.
Тетушка без промедления крепко обнимает нас обеих.
– Лара, какая ты красавица, прямо барышня стала! А София, бог ты мой, уже вдвое выше меня!
Пока
Мама проводит пальцем по тонкому слою пыли, покрывающему все поверхности в гостиной, и равнодушно изучает результат обследования.
– Сюда около месяца никто не заглядывал, – объясняет тетушка Бертэ. – Но я уверена, что ты быстро приведешь дом в порядок. Жаль только, я не смогу остаться и помочь тебе, ведь молодой господин скоро вернется с фабрики, надо будет подавать ему ужин.
– Это сын мсье Обе… – начинает Лара.
– Да, сын мсье, – не дав ей закончить, отвечает тетушка Бертэ. – Очаровательный юноша.
– Он работает по воскресеньям? – спрашиваю я.
– Да. Учитывая все обстоятельства, он предпочитает всё время занимать себя работой. – Тетушка бросает рассеянный взгляд в окно. – Так или иначе, почему бы вам не поужинать в замке? Полагаю, вы видели его по пути сюда?
– Вы имеете в виду тот огромный дворец?
Тетушка Бертэ смеется.
– Не преувеличивай, София. – Она снова устремляет взгляд вдаль. – Что ж, тогда увидимся позже. Зайдете с черного хода, свернете направо, и мы поужинаем у меня в комнате. О, если вы хотите развести огонь, то дрова на заднем дворе.
Помахав нам на прощание, тетушка Бертэ удаляется. После ее ухода мама начинает сновать между домом и кучей наших вещей, сложенных у дороги.
– Пора приниматься за работу. Лара, помоги мне, а потом мы сможем прибраться. София, сходи и проверь, что нужно сделать наверху. И возьми с собой вот это…
Я затаскиваю корзину, врученную мне мамой, наверх по деревянной лестнице и втискиваюсь в узкий дверной проем спальни, задевая косяки локтями. А когда открываю крышку, у меня перехватывает горло. Первое, что попадается мне на глаза, – тряпичная кукла, лежащая поверх белья. Я вытаскиваю ее и, одновременно замечая, как здесь душно, делаю несколько шагов к окну, чтобы распахнуть его, будто кукле нужен воздух.
Старинная щеколда легко отодвигается, но, когда я пытаюсь открыть створку, та не поддается, и я с силой толкаю раму. Кукла выпадает у меня из рук, скатывается по черепице и, соскользнув с края крыши, с глухим стуком приземляется.
– Нет! – вскрикиваю я, бросаюсь вниз по лестнице, распахиваю входную дверь и застываю на пороге.
Передо мной стоит какой-то юноша, протягивающий мне куклу. Он держит ее так бережно, словно она живая. Незнакомец примерно моего роста, по возрасту, вероятно, чуть старше меня, у него необыкновенные прозрачно-голубые глаза, полные губы, прямой рот, занимающий на лице ровно столько места, сколько нужно, и едва заметная ямочка на подбородке. Его блестящие пряди наводят на мысль о том, что, вероятно, в начале дня их причесали и припудрили, но они уже успели растрепаться и на макушке образовалась непослушная копна белокурых, точнее медовых, волос.