Игра за линией поля
Шрифт:
Он смеётся, и мы смешиваемся в потоке машин, выехав на проезжую часть.
– Мама говорит, ты хочешь закатить знатную тусовку в ресторане. Это правда?
– Почти, – увилисто отвечает папа.
– Сколько будет гостей?
– Тридцать человек.
Я шутливо потираю ладони.
– И как много алкоголя?
– Одри, – его тон суровеет, но это даже весело.
– А что? Я же должна знать, что надеть.
Папа бросает на меня непонимающий взгляд.
– С каких пор это зависит
– Не хочу напиться и сверкать задницей в коротком платье, если напьюсь, – жму плечами и легонько хлопаю его по плечу. – Поэтому всегда могу надеть брюки.
– Надень костюм клоуна, тогда от тебя будет шарахаться половина гостей, – он сморщивает нос.
– Ты до сих пор не переборол этот глупый детский страх? – я заливисто хохочу. – Боже, кто бы мог подумать! И этому мужчине завтра пятьдесят!
– Прекрати высмеивать отца!
– А ты прекрати быть Ноем и спасать всех животных. Я не уверена, что мы останемся родственниками, если когда-нибудь отрастишь бороду и начнёшь строить ковчег.
Папа лишь тяжело вздыхает и качает головой.
Мне нравится подтрунивать над его излишней добротой, но это никогда не перейдёт в ранг серьёзного.
Дома сразу бегу в свою комнату в надежде поскорее принять душ, предварительно чмокнув маму в щёку. Когда она опоминается, что это была я, а не папа, мои ноги уже ступают на верхнюю ступеньку. У нас ещё будет время поболтать за ужином, но успеваю услышать её громкое:
– К нам придут…
– Ага, – не уверена, что она услышала, но хотя бы совесть чиста.
Включаю воду и сбрасываю одежду, желая поскорее смыть остатки трения с Тутанхамоном.
Не жалею геля для душа и после сегодняшней ванной процедуры мочалку можно отправить на помойку. Кроме того, есть ещё один плюс: наконец-то могу позволить себе самую большую слабость – пение в душе.
Горло саднит, в голосе появляется хрипотца, но я продолжаю горланить песни любимой группы так, словно это мой последний раз. В душевых кампуса так не разгуляешься, как и с количеством горячей воды. От приезда возьму всё только самое лучшее.
Я выползаю из-под душа только когда кожа становится похожей на ту, что имеют младенцы. Обматываюсь полотенцем и покидаю ванную комнату, продолжая распевать песни. Но хорошее настроение испаряется также быстро, как пар из душевой.
– Какого черта ты тут делаешь, Кросс? – рычу я.
Усмешка на его губах говорит сама за себя.
– Ты до сих пор поёшь в душе?
– Исчезни из моей спальни!
Трэвис лениво поднимается с кровати, на которой, к слову, расстелился, и возвышается надо мной.
– Твоя мама попросила фломастеры.
– Тогда какого черта ты ещё не взял и не испарился? Я могла выйти голой, это моя комната!
Его
– А теперь выметайся. Пожалуйста.
Я готова ликовать, что он свалил, но слишком рано. Потому что Трэвис останавливается в проходе, он в нескольких дюймах и аромат его парфюма бьет по носу. Чертовски приятный запах, удостаивающийся чести попасть в список табу.
– Склероз? – я выгибаю бровь. – Ты забыл, что собирался больше никогда сюда не входить без приглашения?
Трэвис дёргает уголком губ. В конце концов, появляется свойственная ему надменность засранца.
– Уже входил.
Я не краснею, наоборот, вскидываю подбородок и смотрю в его глаза, выражая крайнюю степень равнодушия.
– Разве? Значит, это не было чем-то фантастическим и запоминающимся. Воспоминания блекнут, Трэвис, если они ничем не выделяются на фоне новых.
Он склоняет голову набок и прищуривается.
– Освежим память?
– Ты нашёл припрятанную отцовскую коробочку в гараже и поднатаскался?
– Набрался опыта естественным путём.
– Вау, должно быть, пятнадцатилетки в восторге, а теперь выметайся.
Шагнув в сторону, он закрывает дверь.
Дверь в мою комнату!
Не с обратной стороны, как того желала, а оставаясь в спальне!
– Трэвис, сваливай по-хорошему, – говорю я, взяв баночку с кремом с туалетного столика и не утруждаясь наблюдать за ним.
Когда он вообще прилетел?! Вот, о чьём приходе предупреждала мама или пыталась предупредить. Почему всё время не дослушиваю? Уж лучше бы на ужин явился Иисус Христос и вся его святая свита, чтобы карать меня за грехи.
– А что насчёт по-плохому?
– Я засажу тебя через ближайший час так, что задница будет полыхать и сиять оттенками синего и фиолетового.
– Удиви меня, Брукс.
Я поднимаю глаза и смотрю на парня через отражение.
Медленно улыбка растягивается на моих губах.
– Пакетик в твоём кармане издаёт громкое шуршание. У тебя есть время избавиться от него, потому что врач не прописал бы тебе травку.
– А если я не сделаю этого? – его глаза горят вызовом.
Я жму плечами, подхватываю пальцем крем и наношу на лицо мягкими и неспешными движениями, продолжая наблюдать за Трэвисом через отражение.
– В таком случае мне просто плевать, удивительно, что ты до сих пор это не понял. И ради всего святого, снизойди и избавь меня от своего утомительного общества.