Игрушки
Шрифт:
крики: «Невеста! Жених!».
Всем остальным, кто не «вместе», а «вместо»,
трудно понять тех двоих.
Вихрем проносятся школьные годы,
классом сменяется класс.
Снова весна, по законам природы.
Эта – в семнадцатый раз!
...Май. Дискотека в школьной столовой.
Душный заполненный зал.
Он так стремился сказать ей три слова!
Но ничего не сказал…
Звёздное небо над парком Победы.
Сумрак.
– Всё как-то странно… Ты чувствуешь, Герда?
– Мы стали взрослыми, Кай…
Месяц спустя, по пути с выпускного,
в свете всё той же луны,
он не решился на эти три слова –
были слова не нужны.
И поцелуй в полутёмном подъезде,
частый дыхания такт –
сцена из старой, известной всем пьесы.
Но заключительный акт
будет по новой написан и сыгран...
...В лужах обрывки страниц.
В небе влекомый осенним призывом
клин улетающих птиц.
Как ни печалься, закончилось лето.
Ветер листву вдаль несёт.
– Слышишь, Ромео?
– Не бойся, Джульетта.
Осень пришла. Это всё…
С древних времён Мирового Потопа
и до скончания дней…
– Веришь ли, ждёшь ли меня, Пенелопа?
– Где ж ты сейчас, Одиссей?...
…Чёрная птица планирует плавно…
Утром «груз двести» встречать.
Высуши слёзы свои, Ярославна,
спрячь за безмолвья печать.
Плавь своё сердце, сгорая, как спичка, –
в неуязвимый металл…
…Где тот, кто дёргал тебя за косички
и на мопеде катал?..
Как-то…, когда-то… вы встретитесь снова –
так же светлы и чисты.
…Падает снег.
Три заветные слова –
в камне гранитной плиты.
Мотылёк
последний . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . вот так же
мотылёк . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . без следа
разбившейся . . . . . . . . . . . . . сейчас
мечты . . . . . . . . . растаешь
вспорхнул . . ты
в ночную . . прижав
мглу . . . . . . . . . ладонь
лишь я . . . . . . . . . . . . . . к стеклу
разжал . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . в прокуренном
ладони . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . вагоне
Margarius
У моей Маргариты в квартире то шабаш, то бал,
всефеншуйский развал, полигон сумасбродств и безумий.
Здесь сегодня коррида,
и на кухне шкворчит, раскаляясь, домашний везувий.
У моей Маргариты дом полон бродячих собак,
в захламлённом чулане ютятся летучие мыши –
их прогнал странный зверь, заселивший недавно чердак.
Что ни ночь, то хозяйка с питомцем гуляют по крышам.
У моей Маргариты распахнуто в спальне окно.
И со страхом и радостью стоя у запертой двери,
я гадаю, за что несусветное счастье дано
дуралею, который всю жизнь просидел в подмастерьях.
Экзерсисы в пятой стихии
Я обучал вдохновенно – то грубо, то нежно,
жарок ночами и вычурно-холоден днём.
Ты постигала науку – кротка и прилежна,
только наставник не знал, что играет с огнём.
Бросив к ногам палача сердце, жизнь и свободу,
тая в неволе безжалостно-ласковых рук,
в омут манящий нырнув, будто в тёмную воду,
ты позабыла рассудка спасательный круг.
Строго варьируя каждую позу и дозу
счастья за гранью, над пропастью, в мёртвой петле,
я научил тебя крепко держаться за воздух,
но, отпустив, не сумел удержать – на земле...
Навсегда
Шёпот этой реки, что бежит ниоткуда,
безмятежные воды неся в никуда,
нас зовёт за собой. И незримое чудо
зарождается в наших сердцах.
Навсегда.
Вот мы в лодке без вёсел плывём по реке.
Слышишь – шепчется с ветром за бортом вода,
это солнце – судья в золотом парике –
оглашает свой правый вердикт:
навсегда!
…Лодку нашу легонько качает волна,
и поёт нам река, унося вдаль года.
Но однажды, очнувшись от сладкого сна,
зададим мы вопрос: «Это всё –
навсегда?»
И когда саван ночи окутает землю
и вздохнёт сиротливо седая звезда,
мы взлетим к ней, призыву извечному внемля,
и растаем в безбрежной дали...
Навсегда…
В предсмертной свободе полёта
***
Крещенский вечер, а мороза нет –
дурное дело, что ни говори.
Лишь патокой фонарный липкий свет
струится в зев распахнутой двери,
перетекая с пола на киот,
кровать, скамью, накрытый стол, на печь,
что как завет хранит тепло, – вот-вот
войдёт хозяин, снег сметая с плеч.
Пороша сыплет известь за порог,