Игры Предвечных
Шрифт:
– Утомила сегодняшняя охота, - отвечая на немой вопрос Седрика, нехотя пояснила она.
– Нужно было нянчить маннов. Генрих устранился, и заботиться о... гостях пришлось мне.
– Этот грязный дикарь Вальгард опять пялился на тебя?
– про-принц расстегнул камзол. Окончательно проснувшаяся Марика смотрела на то, как он разоблачается, и лицо ее застыло в обреченном ожидании того, что обычно следовало за такими настроениями супруга.
– Ты правильно сказал. Он дикарь. Смердит хуже, чем твои сапоги.
Седрик хохотнул.
– И все же, он пялился, - наследник престола Веллии стянул рубашку и оказался обнаженным по пояс.
– Признайся, тебе это нравится?
Глядевшая в сторону Марика резко обернулась и честно вытаращилась на супруга.
– Ты, должно быть, болен, - озаботилась заметить она. Седрик, однако, не унимался. Пережитое им волнение явно настроило принца на дураческий лад. В несколько движений он сплел из своих волос подобие косы, которую носил Вальгард, потом насупил брови, приопустив голову, из-за чего лоб стал казаться ниже, и одновременно выпятил челюсть.
– Я есть грозный вождь суровых манн!
– к изумлению и неудовольствию жены, громогласно объявил он, подражая голосу Снежного Волка.
– Суровый, очень суровый есть я муж! Грозный, смелый, непобедимый! Я есть сразить много змей и спать прямо в лед! Я спать прямо в лед и отморозить себе зад, но все равно суровей манна мужа нет! Я питаться только тухлый рыба, ведь настоящего мужа живот все, что есть, перетрет! Я есть хотеть любить прекрасный принцесса Марика! Очень есть хотеть любить!
Он попытался заграбастать жену и повалить ее на ложе, но Марика, которая еще чувствовала себя разбитой, все же увернулась от его руки.
– Ты пил?
– невольно поинтересовалась принцесса, вновь уворачиваясь от ведмежьих объятих дурачившегося супруга.
Седрик поднялся и попытался нахмуриться сильнее.
– Я не есть пить!
– еще более громко объявил он, забыв о плохо прикрытой двери и о стражниках в коридоре, которые могли услышать.
– Я есть любить Марика, а пить - потом!
Он бросился на ошалевшую супругу, но Марика увернулась опять и вскочила с ложа.
– Так есть, пить или любить?
– уже догадавшись, что в покое ее не оставят, хмуро переспросила она.
Седрик изобразил на лице тяжкую работу мысли.
– Я не есть знать, - по-прежнему подражая Вальгарду и пытаясь говорить его голосом, прогремел он, наконец.
– Я есть дикий и грозный, и вонючий! Что ты еще, женщина, хотеть? Настоящий, суровый муж должен быть большой. И грязный. Твоя меня принимать! Твоя меня накормить! Потом твоя меня ублажить! И много-много радоваться от того, что твоя любить такой вождь, могучий и смердючий!
Принцу, наконец, удалось развеселить свою романку, которая уже долгое время, пока он говорил, уворачивалась и бегала от него вокруг ложа. Рассмеявшаяся Марика потеряла бдительность, и едва не попалась, когда Седрик, внезапно перемахнув через постель, оказался прямо перед ней.
– А харя не треснет?
– все еще смеясь, умудрилась поинтересоваться юная женщина, предпринимая отчаянные и пока еще успешные попытки не даться ему в руки. Седрик снова бросился за ней,
– Моя харя не есть треснуть!
– вновь вживаясь в образ вождя маннов, прорычал про-принц.
– Я сметь пялиться на тебя дни напролет, и мне плевать на твой муж, который мне что-то оторвать, когда его терпение кончаться! Вот пока терпение у него не кончаться, и он мне ничего не оторвать, иди сюда, женщина, чтобы я тебя, наконец, отлюбить! Как настоящий маннский вождь - раз-раз-раз - и... больше все. Совсем коротко, и очень быстро. Но сильно!
Он отбросил кресло в сторону и поймал, наконец, зажатую между ним и еще не прогоревшим очагом жену. Подтащив упиравшуюся Марику к разметанному ложу, он нарочито грубо бросил ее на постель и навалился сверху. Обречённо подергавшись, и убедившись, что это бесполезно, прекрасная романка сдалась.
– Можешь любить, - процедила она, в то время, как "маннский вождь" и без этого позволения, на всякий случай придерживая кисти рук воинственной романки, обцеловывал внутренние поверхности ее обнаженных бедер.
– Но потом я тебе самостоятельно что-то оторву. Не дожидаясь рохли-мужа.
Седрик поднял голову. Его взгляд, подернутый пеленой возбуждения, был уже мутноватым.
– Я манн и туп, как винная пробка, - глухо и отрешенно сообщил он.
– Оттого и пялюсь на замужних принцесс, как вислогубый вьючный длинноух. А потому отрывай все, что захочешь - все равно я не достоин называться мужчиной, раз не умею держать в узде свои вожделения к чужим женам!
Последние слова Седрика звучали не нарочито глупо, а серьезно и зло. Было похоже, что откровенно похотливые взгляды, которые бросал вождь Вальгард Снежный Волк на Марику, его сильно задевали. Но спустя всего несколько мгновений про-принц уже забыл о Вальгарде.
Его жена, чье лицо, несмотря на предшествовавшую веселость, не выражало особого довольства от предстоящего ей соития, опустила голову на постель. Попытавшись расслабить тело, напряженное там, где его касался супруг, она прикрыла глаза.
Однако спустя еще несколько мгновений удержать достигнутую расслабленность она была уже не в силах. Марика стиснула зубы, давя рванувшийся из груди тянущий стон...
Вальгард Снежный Волк был зол, как никогда в жизни. И никогда за всю недолгую, но славную жизнь его так не высмеивали и не унижали. Стоя на балконе никем не замеченный, он не уходил, все еще не оставляя безумной надежды, что каким-то немыслимым образом ему удастся завершить начатое. То, ради чего он пришел сюда, и то, что до сих пор отзывалось неудовлетворенным волнением в его теле. Меж тем королевская чета в своей глупой любовной игре все больше и острее глумилась над всем сокровенным, что составляло суть Вальгарда - над его честью, доблестью, славой вождя и самим мужеским естеством. Принц и принцесса издевались над маннами так зло, что каждое слово словно раскаленным железом выжигало клеймо в душе Снежного Волка. Но он продолжал стоять и вслушиваться. Как ни больно было слышать то, что говорили они, он должен был запомнить все. Чтобы потом заставить обоих заплатить за сказанное ими здесь тысячу раз.