Игры зверей
Шрифт:
Светлое, круглое лицо Киёси обрамлял поднятый воротник белой гавайской рубашки. Мацукити – в кимоно, по грудь обмотанный широким белым поясом, – поставил локоть на стол и подпирал ладонью подбородок.
Кодзи сидел за столом и не отрываясь смотрел на эту удушающе жаркую, неподвижную сцену, будто на картину в раме.
Он вспомнил о Юко и почувствовал тяжесть в груди. «Я раскаялся. Я…» Никогда Кодзи не любил ее так, как в эту минуту. Хотя, сказать по совести, он должен был признать, что пустил тогда в ход гаечный ключ не из любви к ней. Но теперь он
Горький вкус раскаяния усиливал сладость желания, и непреодолимая тоска по этой женщине то и дело давала о себе знать в самых неожиданных и щекотливых ситуациях. Кодзи все время боялся, что это желание может захлестнуть его. Пустяковые жесты Юко; то, как она поднимала руки, убирая волосы; разрез юбки, когда она спускалась по лестнице в оранжерее; аромат пудры, которую постепенно размывал выступающий на лице пот… Мысли о ней глубоко потрясали Кодзи, завладевали им; он чувствовал, что собственные желания подстерегают его и норовят нанести удар в спину.
Нереальность его мечтаний становилась все очевиднее. Подобно тому, как течет жизнь в доме, построенном над рекой, которая постоянно шумит внизу, каждая частичка желаний Кодзи была напрямую связана с шумом подземной сточной канавы, проложенной через воспоминания о мрачной тюрьме, где он провел столько времени. «Я раскаялся. Я…» Стоило ему чего-то пожелать, как в душе тут же оживало воспоминание о преступлении. Знала Юко о чувствах Кодзи или нет, но после того случая на пикнике она больше не позволяла ему себя целовать.
Кодзи почесал переносицу. Кожа неприятно зудела, как будто по носу ползала муха.
По выражению лица Юко было понятно, что после пикника в ней что-то изменилось. Жаркими вечерами она вдруг начинала тяжело дышать, приоткрыв рот, словно ей не хватало воздуха. Рассеянно смотрела в одну точку. Отпускала колкости в адрес Кодзи. При этом она, казалось, почти не замечала происходивших с ней перемен.
– Кто-нибудь хочет мою укулеле? – вдруг спросила Кими, и ее высокий нетрезвый голос вывел Кодзи из задумчивости.
Сидевшие вокруг стола парни протянули к инструменту большие грубые руки. Кодзи послушно сделал то же самое. Укулеле в руках Кими блестела на красном свету и походила на застывший труп водоплавающей птицы, которую держат за шею. Кими провела по грифу большим пальцем, передвинула его ближе к колкам, и струны издали жесткий сухой звук.
– Нет! Ишь чего захотели! Эта вещь – моя плоть и кровь. Если я кому-то ее отдам, значит я отдам себя всю, целиком.
– То есть ты будешь с парнем, который получит твою укулеле? – недоуменно уточнил один из молодых людей.
– Ну, здесь я гарантий не даю.
– И все же, если мы увидим в деревне парня, разгуливающего с твоей гитарой, значит ты отдала ему все?
– Да! – решительно бросила Кими, поправляя упавшую на лоб прядь волос.
– Серьезно? Поклянешься? – впервые за вечер подал голос Мацукити.
Киёси молча грыз ногти, глаза его блестели.
Все были пьяны. Парни настаивали, чтобы Кими
– Клади руку кошке на спину и клянись. Нарушишь клятву – превратишься в кошку.
– Ненормальный! – презрительно бросила Кими, опуская руку на спину дернувшейся кошке, и громко поклялась.
– Ну вот, дело сделано. А теперь идем купаться.
– Столько выпили и купаться?
– Трусишь? Мужчина называется! Поехали! В Ураясу.
Кими поднялась первой, взяла гитару и двинулась к выходу. Остановилась в дверях, оглянулась и крикнула, нарочно подражая местному говору:
– Ну чё вы там? Пшли, пшли!
В конце концов только Киёси, Мацукити и Кодзи отправились следом за Кими. Распевая песни, компания устремилась в порт.
На пристани была ярко освещена только площадка перед холодильным складом. Электродвигатели морозильных камер на заводе по производству льда гудели до глубокой ночи. Неподалеку маячили тени – несколько человек удили с причала ставриду.
Все четверо давно не заглядывали в порт. За это время судов там заметно прибавилось. Корпус одного баркаса то светился белизной, когда на него падал луч маяка перед входом в бухту, то темнел. Точно так же и серебристые цистерны с горючим на другом берегу периодически выплывали из темноты маленькими белыми пятнами и снова исчезали из виду. Небо с бесчисленным множеством звезд отсюда было как на ладони.
Кодзи опять подумал о Юко. Она постоянно занимала его мысли, даже если они разлучались совсем ненадолго. Этого было достаточно, чтобы вызвать у него беспокойство. Раздался скрип швартова. Какой-то баркас, покачиваясь на волне, сердито натянул канат, которым его привязали к причалу, затем медленно оттолкнулся обратно, и швартов провис. Кодзи оставалось только сетовать на невезение, которое в возрасте, когда человек начинает строить свою жизнь, свело его с неописуемо холодной, переменчивой женщиной. Такова его судьба. В мире много молодых людей, принимающих свою долю легко, не задумываясь, как носят наручные часы. Но его судьба похожа на гипсовую повязку.
Кодзи был страстно влюблен в Юко, но не мог сбросить со счетов моральную сторону ситуации, в которой оказался, и мучился оттого, что не в состоянии завоевать ее сердце. Зачем она его позвала в эти места? Если только из сожаления и желания искупить свою вину, что тогда означал поцелуй у водопада и ее ужасные слова? С мыслями о любви возвращались и сомнения: какая же Юко на самом деле? Безотчетная тревога вновь сжала сердце Кодзи. То, что его покорила особа, которую он никак не мог понять, было дурным предзнаменованием. В тюрьме он с физической ясностью ощутил, что такое наказание. «Я человек, который раскаялся…» Его раскаяние было осознанием этой ясности.