Икосаэдр 2.0
Шрифт:
— Залп крылатыми ракетами через семь минут, вас приказано эвакуировать немеделенно! — орёт голос из рупора на бронетранспортёре.
Шипя, в меня летит шашка с каким-то газом.
Пустите! Они ещё могут улететь! Они могут… улететь…
7.
— Вот здесь у него росла груша, — рука Олеси указывает на большую яму в земле.
— Это вы выкопали?
— Нет, они же её сломали, видимо, когда упали. А когда улетали, захватили как-то с собой. Внутрь корабля всосали. Хорошо хоть сейчас разрешили снова на участке жить, а то…
— Как
Олеся отводит взгляд, видит кошку, отходит в сторону от камеры.
— Люська! Куда опять из дома выбежала! — возвращается в кадр уже с кошкой на руках. — Ладно — меня. Вот её почему он не взял, одну, сиротинушку, оставил. Сиротинушку, да, про тебя говорим. Ведь больше меня её любил… Питомицу свою. Может, ему запретили? Типа, из живых — только людей?
— Как вы думаете, он сейчас жив?
— Жив, жив. Не герой он, а мерзавец! Бросил тут нас с Люськой одних.
— Нет, правда? Как думаете?
— Да жив он. И, надеюсь, счастлив.
2016 г.
Паспорт
(дисклеймер! рассказ был написан на конкурс ККР-2008 на тему уравнения полов в европейской цивилизации.
Многое из описываемого в рассказе тогда воспринималось исключительно как гротеск и антиутопическая фантастика,
и, в то же время, многое воспринимается как ретрофантастика, потому вынужден упомянуть, что все совпадения с реальными социальными явлениями и прочими событиями случайны.
Несмотря на всё это, вполне подходит для выкладки в государственный праздник 12 июня.)
— Да, любимая… Уже подъезжаю… Что, заказала ужин, киска моя? — женщина лет сорока с короткой стрижкой вошла в речной трамвай. Увидев стоящего рядом Генриха, она с нескрываемой ненавистью посмотрела на него, продолжая разговаривать через гарнитуру. Генрих безразлично отвел глаза, потому что демонстрировать свою нелюбовь к лесбийскому движению уже давно считал бессмысленным. Ну есть оно, и есть, что он может с этим сделать? Что может изменить человек, когда он один в бетонных джунглях сошедшего с ума мегаполиса? К тому же, бросать взгляды на лиц противоположного пола считалось оскорбительным.
Речной трамвай отошел от станции и двинулся дальше по реке вдоль стеклянно-бетонных улиц столицы.
Генриху двадцать восемь лет. За три года до его рождения, как раз после распада Евросоюза и последовавшего политического кризиса, власть в республике попала в руки Национал-Феминистической Партии Европы (НФПЕ). Во главе партии в то время стояла Инесса Зайнер, известная феминистка и защитница прав секс-меньшинств, владелица крупнейшего в регионе медиа-холдинга. Позднее подразделения партии и партии-двойники появились во многих соседних странах центральной и западной Европы. Программа НФПЕ сначала носила социальный характер, что позволило партии быстро завладеть электоратом, однако через некоторое время стали проясняться истинные цели фанатиков из партийного руководства…
Огромные рекламные растяжки с лозунгами «Понимание», «Толерантность» и «Свобода» на улицах. Видеоизображения целующихся геев и лесбиянок на каждом углу. Детские передачи по телевидению, которые превращают подрастающее
В речном такси было человек пятнадцать, в основном средних лет. Двое мужчин, бородатых, одетых в жилетки с множеством карманов, активно обсуждали какую-то онлайн-игру. Антисексуалы. Генрих уважал подобных людей — все его приятели причисляли себя к этой субкультуре, и, по сути, он сам был таким же, только бороду не носил. Это намного лучше, чем… Каждый раз он с тихим ужасом слушал новости об обсуждении законопроекта, который запрещал антисексуализм и вводил службу обязательных гомосексуальных знакомств. К счастью, в парламенте антисексуалов пока тоже хватало, продавить этот чудовищный закон не получалось, и движение пока не запрещали.
Четверо китайцев сидели отдельно, как это обычно бывает. «Понимание» касалось и приезжих, которых пускали в страну на короткий период по трудовому найму, чтобы хоть как-то восполнить дефицит рабочих рук. Тем не менее, ассимиляцию пресекали, а всех забеременевших азиаток и негритянок ждала или высылка из страны, или, того хуже, принудительный аборт, поэтому среди трудовых мигрантов почти не встречалось женщин.
Генрих поймал себя на мысли, что на последнюю неделю не видел ни одного ребенка. Еще бы, ведь единственным «политкорректным» способом получить потомство, по сути, осталась «пробирка», поэтому большинство горожан предпочитало не заниматься лишними хлопотами. За последние двадцать лет коренное население страны, как и в большинстве соседних стран, сократилось на сорок с лишним процентов.
* * *
Он начал понимать, что все вокруг не так, еще в лет пятнадцать — шестнадцать. В то время его знакомые одноклассники, как того велела государственная пропаганда, стали строить друг другу глазки и расходиться по парам. Генриху это почему-то казалось противоестественным и неприятным, и на знаки внимания друзей он никогда не обращал внимания. Ещё в школе-интернате ему нравилось украдкой смотреть на женщин, а те немногие изображения обнажённого женского тела, что он видел в юности, вызывали у него странную и нелепую реакцию. Генрих одно время жутко комплексовал из-за этого, считал себя неправильным. Позднее он узнает, что подобных ему называют «устойчивым гетеросексуалом», и что инстинкт отторжения со временем все равно сработал бы, вне зависимости от школьного воспитания и телевизионного внушения.
Окончательно все встало на свои места через несколько лет, когда ему в почтовый ящик закинули рекламную листовку клуба «Восточный взгляд». Ни телефона, ни электронных координат — только адрес и фраза «мы расскажем всё о том, как было и должно быть». Удивило то, что ни одному из соседей, судя по содержимому прозрачных ящиков, такой листовки не пришло, и Генрих рискнул.
Он нашёл этот клуб. Это полуподвальное помещения находилось на окраине столицы, в китайском квартале. Дверь оказалась закрыта, Генрих нажал кнопку звонка, и через минуту изнутри послышался голос: