Иллюзии
Шрифт:
И не сопротивлялась.
Не было смысла. Мать всегда побеждала.
Только удовлетворившись увиденным, мать выключила воду, и я медленно встала. Не стала снова смотреть в зеркало. Не хотелось видеть позор. Ненависть к себе.
Отвращение.
— Переоденься, и я отвезу тебя в школу.
Мать ушла, и я почувствовала облегчение, когда она закрыла за собой дверь. Я высушила волосы и причесалась, убедившись в том, что смогла прикрыть ту часть лица, которую не хотела никому показывать.
Я
Моя мать хорошо об этом позаботилась.
***
— Ты поела? — я оторвалась от книги, которую читала, когда увидела, что Брэдли стоит надо мной.
Мы не разговаривали с того дня, как он нашёл меня в парке с Марин. Парень злился, но делал это очень тихо, что на него не похоже. Обычно, в ярости, Брэдли вел себя громко и эмоционально.
Я не думала о том, из-за чего он расстроился. Не расспрашивала его о беспричинной злости насчёт моего времяпровождения с кем-то, кто ему не знаком. Его расстроила смена рутины. Я была его постоянной. Он полагался на меня.
Гнев Брэдли — самостоятельное существо. Он жил и дышал, и уничтожал всё вокруг. Обволакивал меня и крепко удерживал. Бывали времена, когда я подчинялась ему, потому что хотела, чтобы он был счастлив.
Но порой мне хотелось никого не подпускать. Я хотела чего-то только для себя. Не хотела, чтобы он владел всем, что есть внутри меня.
Что было абсолютно справедливо.
Потому что я ожидала в ответ от него того же.
— Не-а, — мягко ответила я, убирая в файл распечатку поэзии Эмили Дикинсон, которую читала по одному домашнему заданию.
Нижняя губа Брэдли потрескалась, и со стопроцентной уверенностью я знала, что он сдирал с неё кожицу зубами. Наверное, ему очень больно. Я могла бы дать ему салфетку из своей сумки. Может, следовало предложить ему приложить лёд. Но я этого не сделала. Он никогда не принимал мои предложения помощи. Это я быстро усвоила.
Брэдли тихо переносил свою боль. В одиночестве. Никому её не показывал. Кроме меня. Только мне.
Я знала его секреты, и он был уверен, что я никогда их не расскажу. Он знал, что я никогда не стану использовать их против него.
Если он кому и мог довериться, то только мне. Я заслужила это собственными слезами и трагедией.
— Тогда пошли, — раздражённо сказал он и поднял мою сумку с земли. Я поднялась на ноги и отряхнула сухую траву со штанов. Он прищёлкнул языком.
— Тебе не следует сидеть на земле. Она холодная. Ты можешь заболеть или чего ещё.
Я свернула свою домашнюю работу и запихнула в задний карман джинсов.
— Я в порядке. Обещаю, — заверила я его. Он нуждался в этом.
Я в порядке.
Даже если это было ложью, в обмане Брэдли находил утешение. Он хотел верить, что я в порядке.
Он выдохнул с облегчением, но его челюсть была твёрдо сжата, а зеленые глаза яростно сияли. Так сильно. Так несгибаемо.
— Пойдем, — он подтолкнул меня, и мы пошли по территории кампуса. Мы ни с кем не разговаривали.
Я — потому что никто не замечал меня. Брэдли, потому что он никого не замечал.
Мы вошли в небольшую столовую, Брэдли пошёл за едой, а я нашла небольшой столик в углу. Он знал, что мне нравится, поэтому не пришлось ничего просить.
Я села на стул, прислонившись спиной к стене. Всегда важно видеть пути отступления.
Брэдли ушёл с моей сумкой, поэтому я наматывала края шарфа на палец и ждала.
— Привет, Нора.
Я перестала дышать. Лицо покраснело.
Она здесь.
Марин села на стул напротив меня, и я подняла голову, чтобы посмотреть на неё. Я ничего не скрывала от этой незнакомки, поэтому даже не прикрыла шрам.
— Привет, — ответила я, бросив взгляд через ее плечо, и увидела, что Брэдли всё ещё стоит в очереди.
Слава Богу, он смотрел в другую сторону.
— Я надеялась, что мы встретимся снова, — сказала Марин, обнимая руками потрепанный блокнот в сине-зелёной обложке. Сердце у меня в груди просто перевернулось.
На ней были короткие джинсовые шорты, надетые поверх леггинсов с черно-белым принтом. Жёлтый свитер сползал с плеч, и на ней была подвеска в виде большого солнца из кованого железа.
Её заявление выбило меня из колеи, и я не знала, как ответить, поэтому просто указала на солнце, свисающее между её грудей.
— Мне нравится твоя подвеска.
Марин посмотрела на неё.
— Спасибо. Я сама её сделала. В прошлом году, когда жила в Балтиморе, я ходила на занятия по металлообработке.
Я уцепилась за крошечную деталь, которую она сообщила мне.
— Ты жила в Балтиморе?
Марин улыбнулась. Она такая милая, какими бывают идеальные люди. У неё чистая кожа и сияющие глаза, при виде которых, мой живот скручивало в узел. Интересно, она понимала, какой эффект производит на меня? Удавалось ли мне это скрыть?
Почему-то в этом я сомневалась.
Ладони вспотели, и я вытерла их о брюки.
— А до этого в Хартфорде, Коннектикуте и Сент-Луисе, а еще раньше в Миссури. Я много где побывала, — на этих словах она потерла рукав, словно избавляясь от пятна. Там ничего не было. Я видела.
Брэдли всё ещё стоял в очереди, но он заметил, что Марин сидит за нашим столиком. На удивление, я не сумела разгадать выражение его лица.
Мне это не понравилось.
— Я всегда жила здесь, — ответила я, глядя на Брэдли так же, как он смотрел на меня.