Имани
Шрифт:
– Я думала, это Пан. Поняв, что началась калибровка, я ждала, что появится человек. Кто-то мой. С кем мне было бы суждено встретиться, если бы жизнь наша не состояла из ошибок. Мне было интересно... и тревожно... мне нужен был этот человек, чтобы откатить калибровку. Я знала как, и сейчас знаю. Может он ещё появится, мой человек... может ещё есть время. Но тогда я не понимаю, зачем тут вы.
– Убить тебя. Инерция из мира ошибок.
– Может и так. Но я так верила, что это он...
– в ее голосе появилась грусть и задумчивость.
– А он хотел меня убить. Сразу. И я смирилась, что нужно ждать кого-то ещё.
– И на всякий случай все-таки придерживала его?
– Я сам не ожидал, что спрошу это, и что голос
– Что мне было с ним делать? Я не убийца.
– Ты просила меня убить его!
Она усмехнулась и покачала головой:
– Я бы не дала тебе убить его. Просто проверяла, насколько далеко ты пойдёшь ради меня.
– Я бы на все пошёл ради тебя.
– Эта фраза тоже вырвалась сама собой. Мне было противно, что я расклеиваюсь. Будто выпрашиваю у неё какую-то милостыню. У неё, из-за которой больше нет моей дочери!
– Все равно придётся от него избавиться, - прошептал я.
– Ничего не поделаешь.
Мне нужно было вывести ее из равновесия. Я уже знал все ответы, знал, что у неё на душе. Мне казалось, я мусор, который недавно был красивой обёрткой на конфете, а теперь оказался выброшен в помойное ведро.
– Нет...
– Я это сделаю сейчас.
Она вскочила и жёстко повторила:
– Нет!
– Почему?
– Я успокоился. Стало просто интересно.
В ее глазах мелькнула растерянность. Губы дрогнули, но не выпустили ни одного слова.
– Я нарушил вашу маленькую извращённую идиллию...
– издевательски произнёс я.
– Не правда ли? Явился третьим лишним...
– Я понимаю что ты чувствуешь! Но успокойся. Ты обманываешь себя. Ты меня не любишь. Это другое чувство.
– Но почему же ты не выпустила его? Вот этого я не понимаю!
– Потому что он убьёт меня.
– Он так говорит?
– Я не хочу причинять ему вред. Но он меня ненавидит. Он убьёт меня!
– Он так всегда говорит, да?
– Да!
– И ты ему веришь.
– Эту фразу я произнёс едва слышно.
– Веришь...
Она пристально смотрела на меня. Губы сжаты, но я вижу, что они дрожат.
Я нащупал в кармане ключи от клетки Пана. Медленно достал их.
– Нет, не смей... ты не убьёшь его...
– прошептала она.
– Не делай этого!
– Я не буду его убивать.
– Ты хочешь... его выпустить?
– Да. Это же калибровка, верно? Может быть тебя тоже не должно быть, как и моей дочери? Может ты не дитя любви. И может, если твой мозг остановится, все станет как есть?
– Но я не хочу умирать.
– Без эмоций сказала она.
– И я не знаю, поможет ли моя смерть.
– А разве весь мир должен умирать из-за твоего дурного любопытства?
– Ты делаешь это, потому что я обидела тебя! Хочешь мне отомстить! Ты ревнуешь!
– Какая разница, если твоя смерть спасёт всех других. Плевать на мои причины.
– Тогда убей меня сам.
– Прости, я не смогу. Сам я не смогу.
Внезапно она стремительно, как кошка вскочила и кинулась на меня. Вцепилась в руку с ключами. Я опешил, попытался стряхнуть ее, но в ней будто проснулось животное. Раздался яростный лай собак за дверью. Хорошо, что я закрыл ее, когда вошёл в комнату. Я с силой отбросил девчонку в сторону, она ударилась головой о край кровати и на какое-то время обмякла, но не потеряла сознание. Села, ощупывая голову, бессмысленный взгляд блуждает по комнате. На секунду я испугался, хотелось кинуться к ней, обнять ее, но я взял волю в кулак. В эти минуты я верил, что если выпущу Пана, он убьёт ее, как и обещал. Она ничего не значит для него. Ни одна женщина в мире не может для него быть ценной. Да, я пал так низко. Моя ярость отвергнутого толкала меня на подлость, но одновременно я убеждал себя, что все дело в моей дочери. Нужно использовать все возможности, чтобы вернуть ее. Има мне чужая. Она сама сделала свой выбор. Если бы не дочь, быть
Я подошёл к Име и вытащил из кармана ее кофты нейтральник. Она все ещё не могла прийти в себя после удара. Или просто отчаялась. И не сопротивлялась.
Потом пошёл к двери, за которой бесновались собаки. Не открывая дверь, включил прибор, и собачий визг тут же прекратился. Открыл дверь, ногой отодвинул заснувших псов. У одной хаски остались открыты глаза, голубые прекрасные глаза. Как у Имы. Вряд ли эти собаки смогли бы причинить мне серьёзный вред. Хаски миролюбивые. Я вспомнил, ведь я видел их. Моя дочь играла с такой собакой, когда мы ездили в Минск, к родственникам жены. Эти были такого же цвета, как та. Как можно их спутать с ротвейлерами?
В этот момент меня осенило. И я уже не знал точной причины, почему пошёл выпустить Пана.
– Он сказал, что у тебя ротвейлеры. Это ты ему сказала, да? Но он же видел их...
Има ничего не ответила. Может, и не услышала меня.
Дальнейшее я запомнил урывками, как будто сознание отключалось и включалось, когда хотело, а тело двигалось само, и голова сама говорила.
Я пошёл в сарай, открыл клетку Пана. Что-то сказал ему. Может, "кончай с ней", а может "иди и сделай что хотел", я не помню. Он кинулся в дом. Во мне что-то обречённо обвалилось. Но маховик был запущен. В кухне его не было. Я вошёл в комнату. На голове ее была кровь, она смотрела на ладонь, которая тоже была в крови. Я подумал, как быстро он начал. Пан что-то кричал мне. Или на меня. Я просто стоял и смотрел, как истукан. Он схватил ее на руки и мимо меня пронёсся на кухню. Я вышел следом и снова неподвижно встал. Он положил ее на диван лицом вниз. Осторожно раздвинул окровавленные волосы. И только тут до меня дошло, что кровь от того, что она ударилась об кровать, когда я толкнул ее.
Пан что-то снова кричал мне, но снова мимо. Тогда он вскочил, взял полотенце, намочил его под краном и приложил ей к голове.
– Артём, бля! Ты чего залип?!
Наконец, слова его стали до меня доходить.
– Аптечку какую-нибудь найди. Зелёнку или я не знаю... что с ней делать? Нахер ты это сделал вообще?!
Има зашевелилась скинула руку с полотенцем и села.
– Лежи давай!
– Мягко сказал он, пытаясь снова ее уложить, но она взяла его руку и отвела. Но руку не выпустила. Они встретились глазами.
– Ты меня не убьёшь?
– тихо спросила Има.
– Да нахрена мне это.
– Смущённо пробормотал он. Я видел, как он напрягся. Как напряглась его рука, которую сжимала Има. Он был похож на большого свирепого пса, испуганно замершего от непривычной хозяйской ласки. Мне больно было видеть это, но в то же время хотелось жадно смотреть и смотреть.
– Может это все из-за тебя.
– Прошептала Има.
– Может я просто хотела тебя встретить.
Сколько времени он просидел в клетке? Она так и не сказала мне. Сколько времени они провели один на один? Быть может она каждую ночь сидела в том сарае и смотрела на него. Они о чем-то говорили. Не просто перебрасывались угрозами, ведь он многое знал о ней, о его деде, собаках. Она приручала его. Боялась, верила его словам, которые он быть может сказал в порыве ярости - "Я убью тебя", верила, что он так сделает. Поэтому держала в клетке. А он мог убить ее каждый раз, когда она выпускала его, угрожая лишь слабеньким нейтральником. У Пана была молниеносная реакция, что для него эта игрушка! Возможно, он и сам не знал, почему подчиняется ей. Просто подчинялся. Не умел найти нормальных слов, чтобы успокоить и сказать, что не тронет ее. Ладить с женщинами не сильная его сторона. Чтобы оставаться с ней рядом, он оставался в клетке. И дело было не в стокгольмском синдроме, как поначалу я решил. Дело было в калибровке. Има для него, а не для меня. Но почему?! Вы такие разные, хотелось кричать мне, Има, почему он, а не я?! Почему это животное?!