Именины каменного сердца

Борисова Виктория Александровна

– Это что ж такое? – Старик с искренним удивлением уставился на портреты заокеанских президентов, но взять их почему-то не захотел. Даже руку не протянул.

– Как что? Деньги.

Павел чувствовал себя на редкость глупо. Вот хочешь людям как лучше, а они…

Старик посмотрел на него с жалостью, как на убогого.

– Ну ты, видать, совсем глупый. Да и слепой еще в придачу, как щеня новорожденное!

Сказано это было так, что Павел невольно потянулся протереть глаза. Очки он потерял еще при аварии и видел действительно неважно… Но минус три – это все-таки вовсе не слепота!

Словно

отвечая его мыслям, старик сказал:

– Смотришь, а не видишь, вот и слепой. – Он помолчал недолго и добавил тихо, но очень веско: – Забери свои бумажки. Смердят они, как та падаль, разве сам не чуешь? Нечего Божью ладонь поганить. Забери да ступай себе отсюда.

Павел обиженно сгреб деньги и не глядя, кое-как засунул обратно в бумажник. Вот тебе и раз! Странный старикан оказался. Сначала подобрал его, раненого, на дороге, какими-то своими народными методами, можно сказать, с того света вытащил, а теперь выгоняет в морозную ночь? Может, он сумасшедший? Или какой-то одержимый фанатик-одиночка? Мало ли что придет ему в голову… Лучше, пожалуй, подальше от такого! Целее будешь.

А с другой стороны – куда пойдешь ночью, один, через заснеженные просторы совершенно незнакомой местности? Пожалуй, он сам и дороги-то не найдет, заплутается… Не хватает еще замерзнуть насмерть, как пьяный бомж под забором!

Павел поднялся (в первый момент немного качнуло от слабости, но ничего, устоял), поискал глазами свою одежду… Только сейчас он заметил, что, кроме джинсов и черной футболки «Дизель», на нем ничего нет!

Старик молча открыл сундук, стоящий в углу, выложил его свитер, куртку, ботинки, даже пушистый вязаный шарф. Весь его вид словно говорил: ним чужого не надо!

Павел молча оделся. В избе было тепло, даже жарко, но под колючим, неприязненным взглядом хозяина он ежился, точно от холода. Наконец, уже застегнув «молнию» под самым горлом, он в последний раз оглядел избу, как будто припоминая, не забыл ли чего, и несмело спросил:

– Слышь, дед… А как мне теперь домой-то попасть?

– Домой, говоришь? – Старик вскинул седые косматые брови. – А дом-то есть у тебя?

– Есть, а как же!

Павел сказал это с гордостью. Теперь, впервые за всю жизнь, у него и вправду есть собственный дом! Место, куда можно прийти, когда хочешь, и закрыть за собой дверь, где никто не потревожит, можно делать все, что душе угодно…

– Дом – не стены, а люди. Один человек только в гроб ложится!

Вот пристал старик со своими поучениями! Тоже мне домостроевец. Павел уже и сам торопился уйти поскорее.

– Дед, ты мне лучше объясни, как на дорогу выйти! Вернуться мне надо в город, понимаешь?

Павел чувствовал, что в голосе его звучит раздражение, но справиться с ним не мог.

– Да чего ж тут не понять! – отозвался старик. – Как к Синь-камню выйдешь, так три раза обойди посолонь да скажи: «Где был, там и буду!» Не забудь только…

– Что?

Старик помедлил немного, словно раздумывая, стоит ли отвечать на этот вопрос. Потом тихо сказал:

– Сердце свое не забудь. Здесь его не надобно.

Он сел на лавку, уронив руки на колени, смерил Павла с ног до головы тем же тяжелым, колючим взглядом и крикнул:

– Прошка! А ну, вставай!

Мальчишка

проснулся и сел на лавке, протирая глаза.

– Проводи гостя. До Синь-камня – и сразу назад, да не задерживайся. Поди, знаешь, какая нынче ночь…

Он вскочил, подхватил шапку и, уже на ходу натягивая тулупчик, рванулся к двери. Видно, старика он слушается беспрекословно.

– Ну, прощай, дед. – Уже у дверей Павел в последний раз обернулся к нему.

– И ты прощевай, – равнодушно ответил старик.

Сразу за порогом горло перехватило от морозного воздуха. Мальчишка быстро и споро шагал по глубокому снегу, так что Павел едва поспевал за ним. Видно, что ему так ходить не в новинку… Сам он скоро стал уставать и задыхаться, но провожатый не сбавлял темп ни на секунду.

Павел искоса взглянул на него. Видно было, что паренек тоже устал, что ему очень страшно, но на лице его застыла решимость. Дышал он тяжело, на лбу выступили капельки пота, в лунном свете лицо его выглядело очень бледным и даже осунувшимся, будто мальчик разом повзрослел на много лет. Даже стыдно стало заставлять его, почти ребенка, проделывать этот длинный путь в морозную ночь… Хотелось остановиться, дать ему отдохнуть (да, честно говоря, и себе тоже!), а то и вовсе отправить обратно домой, к его странному деду, но Павел боялся, что сам не найдет дороги.

Он отвел глаза и вздохнул. Мальчишку было от души жалко. Бедный, вот у кого жизнь тяжелая! Старик помыкает им как хочет, а паренек все терпит и не жалуется. Интересно, есть ли у него родители? Если есть, небось в город подались, а о нем просто забыли. Скинули к деду в деревню, и ладно… А он, скорее всего, даже в школу не ходит!

Хотя… «Нашел о чем думать!» – одернул себя Павел. Тоже мне Макаренко выискался. Какое ему, в конце концов, дело до чужого мальчишки и старика? Пусть живут себе, как могут.

Идти пришлось долго. Павел даже удивился – как это старик и подросток умудрились дотащить его? Но еще более странно было, почему нигде не осталось их следов? Может, замело снегом? Вряд ли. Ночь стояла ясная, морозная, так что все звезды видны на небе, и только снег пронзительно скрипит под ногами. А кругом – ни леса, ни кустика, ни жилья, ни пригорка, только ровная, как стол, пустынная заснеженная равнина. Казалось, что конца-краю ей нет…

Павел уже совсем выбился из сил и хотел было крикнуть, что больше идти не может, надо остановиться хоть ненадолго, когда Прошка вдруг сам стал как вкопанный. Он крутил головой, тревожно оглядываясь вокруг, словно высматривая что-то впереди, и наконец впервые подал голос:

– Дальше сам пойдешь. Немного уже осталось-то… Во-он он, Синь-камень!

Он шмыгнул носом и побежал прочь не оглядываясь.

Оставшись в одиночестве, Павел немного растерялся. Теперь он и правда видел берег озера, заросший камышами, и Синь-камень, поднимающийся из-под снега. Оставалось только удивляться, почему он раньше их не заметил! Но думать об этом было некогда. Собрав остатки сил, он пошел туда. Быстрее, быстрее! Мороз кусает щеки, выстуживает последнее запазушное тепло, если не хочешь замерзнуть окончательно, остается только одно – двигаться побыстрее.