Император Николай II и заговор генералов
Шрифт:
Трудно было понять Дубенскому, который не знал о деятельности Алексеева еще в 16-го году. Не знал Дубенский и о сношениях Алексеева с Гучковым и Львовым.
Получив телеграмму от Государя, Хабалов «растерялся». «Меня ударило как обухом по голове», – говорил он про впечатление от этой телеграммы. То есть почему это? Почему командующий Петроградским военным округом «растерялся», получив приказ от Государя Императора? Кто был вообще Хабалов? Кто его назначил на этот пост?
На этот вопрос я приведу ответ в лице адм. Бубнова, который уж не может быть назван Сергеевским тоже «рамоликом», «клеветником» и. т. д. А может быть, тоже?
«…Сделало ли верховное командование в лице генерала Алексеева и его
Можно, быть может, было бы еще спасти положение принятием энергичных и обширных мер в самые первые дни революционного движения, то есть 25 и 26 февраля. Но для этого Верховное командование и главнокомандование Северо-Западным фронтом должно было быть в руках прозорливых, смелых и решительных боевых начальников, каковыми ни генерал Алексеев, ни тем более генерал Рузский не были. Остается, значит, во всей своей широте, чреватый великой ответственностью, вопрос: почему же не были своевременно предприняты меры для предотвращения начала революционного движения в столице и, в случае необходимости, для успешной борьбы с ним» (А. Бубнов «В Царской Ставке»).
А вот еще несколько слов об Алексееве, написанные флигель-адъютантом полк. Мордвиновым: «…я убежден, по многим признакам, что Его Величество относился к генералу Алексееву с большей симпатией и любовью, чем к другим… Понимал ли генерал Алексеев Государя настолько, чтобы любить его как человека, был ли предан ему, как настоящий русский своему настоящему Русскому Царю, вот те вопросы, которые я задавал себе неоднократно тогда и потом и как тогда, так и потом, вплоть до настоящего времени, не мог себе с достаточной ясностью на них ответить.
Многое, а после отречения и, судя по искренним рассказам его семьи – очень многое, мне говорило “да”, но всегда с неизменной во мне прибавкой “вероятно недостаточно крепко, хотя бы до забвения сплетен”.
Генерал Борисов, близкий друг М.В. Алексеева, в частных разговорах со мной уже после отречения неоднократно выражал сожаление, что Государь “не сумел с достаточной силой привязать к себе Михаила Васильевича и мало оказывал ему особенного внимания, недостаточно выделяя его якобы из других”. “Тогда все было бы, конечно, иначе”, – неизменно, с полным убеждением, доказывал мне Борисов.
Все же нельзя сказать, чтобы к генералу Алексееву в те тяжелые и смутные дни свита, находившаяся в Ставке, относилась с безусловным доверием и надеждой» (А. Мордвинов «Отрывки из воспоминаний»).
Алексеев и не любил, и не понимал Государя, и абсолютно ничего не предпринял, чтобы предотвратить катастрофу. Разве может человек, который любит своего Государя говорить так, как говорил он. «Ну, что можно сделать с этим ребенком! (это так называл Алексеев своего Государя. – В. К.). Пляшет над пропастью и… спокоен. Государством же правит безумная женщина, а около нее клубок грязных червей: Распутин, Вырубова, Штюрмер, Раев, Питирим… На днях я говорил с ним, решительно все высказал ему» (о. Г. Шавельский).
Так говорил Алексеев о Государе. О любви к Государю не может быть, конечно, и речи. Но есть вещь похуже. Алексеев не только верил всем сплетням и клевете, но и сочувствовал всем этим государственным преступникам, эти сплетни распространявшим. И был с некоторыми из них в «неофициальных» отношениях. Как начальник штаба Верховного главнокомандующего он обязан был знать о пропаганде социалистов в воинских частях Петроградского гарнизона, он обязан был заменить их надежными частями, он обязан был назначить на пост командующего Петроградским
В своих воспоминаниях Сергеевский говорит о пропущенной возможности – назначения Вел. кн. Сергея Михайловича с особыми полномочиями вместо Иванова. Соглашаясь вполне, что Иванов никак не подходил к этой роли (об этом будет еще сказано дальше), остановимся на Вел. кн. Сергее Михайловиче. Обратимся к характеристике Сергея Михайловича, данной его братом Александром Михайловичем. «Мой четвертый брат – Вел. кн. Сергей Михайлович радовал сердце моего отца тем, что вышел в артиллерию и в тонкости изучил артиллерийскую науку… Его советов никто не слушал, но впоследствии на него указывали в оппозиционных кругах Государственной Думы, как на “человека, ответственного за нашу неподготовленность”». «У него была манера на все обижаться, которая дала ему прозвище: “Monsieur Tant – Pis”».
О нем же пишет Лукомский: «Русская полевая артиллерия очень многим обязана Вел. князю. Благодаря его знаниям и громадной энергии, с которой он проводил подготовку личного состава, постоянно объезжая и контролируя, наша полевая артиллерия и в Японскую и в Европейскую войны была на должной высоте.
Но, как администратор, Вел. кн. себя ничем не проявил, да и быть генерал-инспектору начальником главного управления совсем не подобало. А фактически так было и создавалось самое невероятное положение. Начальника главн. артиллерийского управления генерала Кузьмина-Караваева часто бранили Сухомлинов и Поливанов, на него нападали и в Государственной Думе. А он, фактически исполняя указания Великого князя, не мог это сказать и все удары принимал на себя» (А. Лукомский). Вряд ли обе характеристики говорили в пользу волевого характера Вел. князя.
А когда Государя и Царскую Семью Керенский отправил в Тобольск, Вел. кн. Сергей Михайлович писал своему брату Николаю Михайловичу: «Самая сенсационная новость это – отправление полковника (выделено мною. – В. К.) со всей семьей в Сибирь. Считаю, что это очень опасный шаг правительства – теперь проснутся все реакционные силы и сделают из него мученика. На этой почве может произойти много беспорядков». Вот на этого человека «уповал» в своих воспоминаниях Сергеевский. Но несмотря на свое пресмыкательство перед «Керенщиной», оба Вел. князя были расстреляны в январе 1919 года большевиками. Герцог Орлеанский, он же Филипп Эгалитэ – тип бессмертный.
Руководство подавления мятежа должен был взять на себя сам Алексеев, оставаясь в Ставке. Хан-Гуссейн Нахичеванский или граф Келлер, конечно, справились бы с петроградской рванью. Но Алексеев этой ответственности на себя не взял.
В Петрограде же Хабалов, собрав командиров запасных батальонов, прочел телеграмму Государя и отдал приказание незначительные демонстрации разгонять кавалерией, а с красными флагами рассеивать огнем.
В тот же день вечером на заседании Совета министров обсуждался вопрос о роспуске Государственный Думы и о беспорядках. Протопопов несвязно говорил, что беспорядки надо подавить силой и распустить Думу. Вызванный Хабалов произвел впечатление на смерть перепуганного обывателя. Он забыл даже доложить о телеграмме Государя. А Протопопов ни разу за все те дни не отправил Государю своего доклада о событиях. В Царском Государыня приняла нового Таврического губернатора. Все казалось спокойным.