Империя мертвецов
Шрифт:
Мое нутро прошил низкочастотный гул, от которого задрожала часовня и вся башня. Линии, что усеивали зал, одна за другой сложились, разломались. Одна из тех, что тянулась через пол, подскочила, врезалась в потолок, прошла сквозь камень, как сквозь масло, и посыпались обломки. Обессилев, отрезки падали на пол, они извивались и вдруг раздулись. Математические линии обрели телесность и разом разбухли, по стенам пробежали трещины.
Мир в моих глазах принял привычный устойчивый вид.
То Самое потянулся к своей невесте, чтобы защитить ее. У Барнаби из правой руки сочилась кровь, но он подхватил под мышку Пятницу, у которого меж
– Чудовище! – крикнул Ван Хельсинг, прикрыв голову и отобрав у меня револьвер. Он искал То Самое. Тот хохотал на обломках часовни, стоя под градом камней и держа на руках свою невесту. Профессор выстрелил, но пол под ногами ходил ходуном, и он промазал.
А хохот Чудовища не смолкал.
– Ван Хельсинг, Джон Ватсон, оставляю все в ваших руках! Моя гипотеза разрушена, пари начинается сначала!
Их фигуры скрылись за обрушившейся колонной.
Пол разверзся подобно пасти ада.
IX
Я поднял голову и обернулся на карканье.
С чудом сохранившихся южных шпилей полуразрушенной Белой башни грозно кричала черная птица. Во время царствования Карла II кто-то предсказал, что Британия падет, когда вороны покинут лондонский Тауэр.
С тех пор королевская семья растит их здесь. Кажется, этот улетать пока не собирается. Он вдруг вспорхнул, перелетел на кучу развалин пониже и по-птичьи наклонил голову.
Туман постепенно рассеялся, проглянуло солнце, и в мир вернулись краски. Ван Хельсинг пристроил трость у горы щебня и сам на нее сел, а у себя на коленях раскрыл «Книгу Дзиан», закурил сигару и бессмысленно, даже особо на них не глядя, пролистал страницы. Бифитеры схватили Барнаби и насильно перевязывали ему раны. Батлер с Адали уже исчезли. Первый, пока я доставал профессора из-под обломков, махнул рукой, на мгновенье отдавая честь, вторая легко поклонилась, и они степенно удалились за пределы крепости.
Куда делся То Самое с невестой, неизвестно. Пока не разгребут руины, ничего нельзя сказать наверняка, но Ван Хельсинг сильно сомневался, что мы найдем их тела. Черные линии прыснули от останков Белой башни, как стадо ежей. На кубическую клетку, которую они сформировали, рухнули камни, и прутья торчали из-под глыб. Черные прутья без труда выдерживали вес камней, и мне виделось в этом что-то неземное. Края их, казалось, срубило некой невидимой плоскостью, и они скалились острыми шипами.
Линии, торчащие из беспощадно разодранной башни, были совершенно реальны. Эта груда развалин теперь казалась покинутым гнездом, из которого разлетелись птенцы.
Я отчаялся привести мысли в порядок и вместо этого подошел к Ван Хельсингу. Когда на страницы книги перед ним упала моя тень, он поднял глаза.
У меня было столько вопросов, но начал я с самого банального.
– Что это было?
Профессор, нацепив маску безразличия, ответил с горькой усмешкой:
– Многие, кажется, считают меня вампирологом и бог весть кем еще! Конечно, небезосновательно…
Тут он все-таки засмеялся.
– Да почем мне знать?
– Что за знак вы перед собой чертили?
– А, вы про Знак
Ну не знаю, пока мы все корчились на полу, профессор устоял на ногах.
– Полагаю, меня арестуют?
Лицо Ван Хельсинга приняло неожиданно серьезное выражение, он задумался.
– От ответа перед законом не уйти… впрочем, что-то мне подсказывает, в нашем своде не предусмотрено наказания за подобные стихийные бедствия. И к тому же вы слишком много узнали. Думаю, отбоя не будет от государств и организаций, которые захотят привлечь вас на свою сторону… ну, или лишить жизни. Будьте готовы, что вас оставят под государственным надзором. Не говоря уж о том, – ответил он, обернулся и взглянул сначала на Белую башню, а потом, несколько брезгливо, на таран «Наутилуса», – что если даже Тауэр в таком состоянии, то что же сейчас творится в других местах?
Затем профессор перевел взгляд на толпу зевак, которых пытались удерживать стражи. Не сомневаюсь, что среди них затесались журналисты.
– Ну и ну, – процедил он мне, приветливо улыбаясь машущей толпе. – В общем, это тоже часть работы.
Пожалуй, мог не объяснять. Ван Хельсинг подобрал трость, сложил на рукояти ладони и уперся в них подбородком.
– Что придумать? «Чарльз Бэббидж» разрушен, толпа увидела «Наутилус». Не представляю, сколько людей полетит со службы. Словом, мы кончили там же, где начали. Хотя, пожалуй, и к лучшему.
Я кивнул, и он заметил:
– В общем, ждите, пока с вами свяжутся из «Юниверсал Экспортс». Думаю, даже М на какое-то время будет парализован. Кажется, мы прошли ту грань, где ты еще можешь подать рапорт и умыть руки.
Я несколько раз открыл и закрыл рот, подбирая следующий вопрос, а Ван Хельсинг взглянул на меня искоса и продекламировал:
– «Там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле» [69] .
Видимо, на моем лице отразилось недоумение, поскольку он пояснил:
69
Бытие, 11:9.
– Вы были прекрасным студентом, но плохо адаптируетесь к ситуации. Уж не знаю, что вам наплел То Самое, но неужели вы все еще верите в эти бредни про микробов? – Его глаза сверкнули.
– Он предоставил убедительные доказательства.
– Да неужели? – фыркнул профессор. – Уж не наблюдали ли вы этих бактерий лично?
– Камень – это вполне осязаемая форма. Камень материален и тверд. Это был экстракт бактерий… то есть Икс.
– Что еще за «икс»?
– То Самое предложил так их называть, если нас смущает слово «микробы».
На лице профессора отразился скепсис, а я, моргнув, продолжил:
– Чем бы на самом деле ни были Икс, почему бы не назвать бактериями нечто невидимое, что влияет на зараженный им мозг человека?
Ван Хельсинг усмехнулся:
– А, так каждый волен ставить на место Икс, что захочет? Я бы выбрал более очевидное наименование. «Говорящие бактерии»? Я думаю, это понятие можно выразить куда лаконичнее.
Я задумался. Профессор принялся стучать тростью по камням. Раз, два… Когда счет дошел до десяти, ему надоело, и он опустил плечи и покачал головой.