Импортный свидетель (сборник)

Павлов К.

Покупка антиквариата на советские деньги, валявшиеся под ногами, скупка облигаций, шкурок и икры и перепродажа всего этого приносили Пеккарди доход в твердой валюте.

И таких, как этот господин, было немало. Именно благодаря им и общей ситуации в СССР миллиарды советских рублей гуляли за рубежами страны, поэтому и рубль стал стоить так дешево.

Сима всего этого, конечно, не понимала. Она не была экономистом, не была деловым человеком, она была женщиной, купалась в роскоши и не задумывалась о реальной стоимости жизни.

А Пеккарди преследовал далекие цели: из собственной жены

он хотел сделать постоянного связника и порученца по своим делам, к тому же, что особенно удобно, с советским паспортом.

Сима, в то время еще имевшая советское гражданство, по одному поручению мужа выехала в Советский Союз.

В тот день в мастерской по ремонту и пошиву одежды дежурил не представитель постоянной «свиты», а «чужой», нанятый «на доверии».

Увидев перед собой Симу и узнав, кто она, он грубо нарушил преступный устав и, вместо того чтобы самому отправиться в подвалы доложить о ней, повел туда Симу.

И это стоило бы ей жизни, если бы она не была женой «большого человека» оттуда.

29

Нестеров и Авзуров так были увлечены своими детективными делами, что шли по Марселю, совершенно забыв, что они во Франции.

— А что же Мирский? С его помощью вы дислокацию этого учреждения не обнаружили?

— Нет, да и взяли-то мы человек трех-четырех, но они воды в рот набрали, их ведь и в колонии достанут.

— А наркотики там проходят?

— Я это не исключаю.

— Так что же, вы ищете неизвестно что?

— Я ищу Симу, это единственный свидетель, который нам может помочь.

— А вы уверены, что ее уберут, если она станет свидетелем?

— Уверен. Мы ее сбережем.

— Вышлете из Москвы?

— Ничего, поживет немного на Памире, у вас, например.

— Потом вернется за рубеж?

— Куда захочет.

— Она не лишена паспорта?

— Джоджон, это детали… Решим.

— А как она вырвалась из этих застенков?.. Подождите, Николай Константинович. Смотрите, это же каравелла Колумба. О Аллах! А там вдали, на острове, неужели это замок Иф?

Нестеров вытащил из кармана пачку «Салема».

30

— Мне удалось кое-что узнать о том, что творилось там… А за три дня до того, как меня вырвали из этих лап, я побывала там же или, может быть, не совсем там, но я, когда рассвело, увидела там ржаное поле: все это страшное место было поверху распахано и засеяно хлебами. Там колосилась рожь… Я презираю себя и вас вместе со всеми вашими. И ненавижу, — твердо сказала Сима «хозяину» Центра.

— Это я знаю, — медленно сказал «хозяин». — И что вы нас ненавидите — знаю.

Он встал, подступил к ее креслу, наклонился, упершись руками в широкий подлокотник этого кресла, приблизив к ее лицу свое, с усмешкой произнес:

— Мне нравится выражение ваших глаз. Они очень красивы и выражают неукротимую ненависть… Я люблю такие глаза!

— Вы подлец, садист!.. — не выдержав напряжения, воскликнула Сима и что было сил ударила «хозяина» по лицу.

Сима откинулась на спинку кресла, закрыв глаза. «Хозяин» с перекошенным от бешенства лицом шагнул к столу, вытирая носовым платком со щеки капельки

крови: Сима задела ее ногтями. Швырнул платок, схватил бутылку коньяка, налил дрожащею рукою полный, предназначенный для шампанского, бокал и разом выпил его. Отвернувшись от Симы, прошелся, заложив руки за спину, от входной двери к закрывшей противоположную стену китайской драпировке с большим огнедышащим черным драконом. Минуту глядел на дракона, потом медленно повернулся — его лицо уже было спокойно. Только одна щека была красной, а другая белой. И очень спокойно, металлическим тоном сказал:

— Хорошо… Мне хотелось еще о многом с вами поговорить, прежде чем… Вы сами решили свою судьбу. Во всяком случае, это дела ничуть не меняет. А теперь встаньте.

Сима встала, и тотчас потеряла сознание: кто-то ударил ее сзади по голове.

Пришла она в себя в аэропорту. В сумочке ее был заграничный паспорт, билет и письмо мужу.

31

— Как же они ее отпустили? — спросил Джоджон.

— Ну, неизвестно, но, может быть, пригрозила, что муж прекратит всякие сношения с ними. Словом, ее благополучно доставили к трапу самолета.

— И что же было дальше?

— А дальше она приехала к мужу во Францию и все ему рассказала. А муж, естественно, не хотел посвящать в эти свои дела жену. Но коли она узнала, он стал сперва уговаривать ее, а потом пригрозил.

— А она?

— А она затеяла развод, но адвокаты выставили ей такой счет, что у нее не было другого выхода, как совершить преступление. И совершила она его в СССР.

— Значит, приезжала туда еще раз?

— Да, Джоджон. Вот видите, вы уже про СССР говорите: «туда».

Джоджон рассмеялся.

Нестеров посмотрел на Джоджона.

— Между прочим, мы в Марселе, глядите, какой роскошный порт, давайте-ка рассмотрим его хорошенько.

— Странно, что это вы мне говорите. Я думал, вас волнует только служба…

В этот момент теплоход загудел, и друзья оглянулись. Он — «Юрий Верченко» — стоял одинокий, грузный и неповоротливый и прощался с ними на две недели.

Джоджон достал компас и стал что-то колдовать над ним.

— Что вы делаете?

— Ищу, где восток.

— Для чего?

— Сегодня пятница, наступает час намаза, а перед такой авантюрой, какую вы уже затеяли, неплохо бы помолиться Аллаху.

И, повернувшись спиной к Нестерову, Джоджон стал что-то бормотать.

Нестеров пожал плечами.

Вечером вторым классом милиционеры уехали в Париж.

32

— Что она вам сказала? — спросил Нестеров Джоджона, когда на Лионском вокзале они вышли из поезда и направились к такси.

— А, вы про проводницу? Ничего особенного, она просто спросила, не афганец ли я. Но я не афганец, так ей и ответил. Просто знаю фарси, и это придает мне уверенности, что я в Париже не заблужусь… Но, Николай Константинович, дайте мне постоять минуту, ведь, уверяю вас, я первый «гаишник» из Рушана, который удостоился чести побывать в Париже. Чувствуете? Кстати, давайте вот здесь, у этой шарье, постоим покурим, и вы мне договорите то, что не успели сказать в поезде.