Имя нам — легион
Шрифт:
ГЛАВА 2
Ночью, звездной и студеной,
В тихом сумраке полей —
Ослепительно-зеленый
Разрывающийся змей.
Он шел вниз по течению реки. Оставаться дальше на проклятом месте, напоминающем о смерти лучшего друга, ему не хотелось. А ждать спасательную команду он больше не собирался. Сколько можно? Да
Вояк, жадных до бешеных гонораров, обещаемых Большими Братьями, на Земле отыщется немало. Лопатой греби. Так что “оставь надежду, всяк сюда попавший”.
Он и оставил.
Могилу для Генрика он строил всерьез. Дно укрепил настилом из тонких жердей и такой же настил сделал для “потолка”, чтобы земля в лицо не сыпалась. Положил тело в спальник, а спальник надул. Сперва сам спустился в яму и затем уж осторожно снял импровизированный гроб, обняв, как младенца. Бережно уложил скорбный сверток на глянцевито блестевший свежеошкуренной древесиной настил, выбрался наверх, накрыл “потолком”. Не торопясь, зарыл.
В изголовье могилы он вкопал тщательно выструганный, собранный “в паз” и скрепленный рыбьим клеем большой старообрядческий крест о трех перекладинах. Вершину креста он покрыл островерхой двускатной крышей из самодельных дощечек и бересты. Холмик укрепил дерном и положил на него шлем, а рядом — генератор сферы и батареи от карабина.
Помолился, удивительно легко вспомнив давнюю, в детстве еще преподанную бабкой науку. А ведь не молился он до того ни разу в жизни. То есть, по-настоящему — никогда. Крещеным был — это да, суеверным был, а вот верующим… Разве что условно.
“Надо бы поплакать сейчас, — подумал он отстраненно, запуская генератор. — И выпить водочки”.
Но водочки не было, а плакать он больше не мог.
Из оружия он взял с собой штатный тесак, пистолет, наручный нож “Рэндал” да саркисяновский гранатомет с полным боекомплектом. Карабин Филипп припрятал под поваленное дерево, решив, что таскать за собой “Дракона”, годного ограниченное время, — не в жилу. А по мощности и скорострельности АГБ ничуть не хуже.
Опознавательные браслеты Генрика и Бородача он положил в ранец, туда же опустил спальный мешок, котелок, аптечку со скудными остатками пластыря и сомы, пищевой НЗ. Флягу и тесак он повесил на поясной ремень, “Хеклер” — на законное место на бедре, обоймы и последний пиропатрон растолкал по карманам. Нацепил на зажившую руку пульт Генрика, непонятно почему до сих пор работающий (правда, только в режиме хронометра).
Шлем, с отогнутым в сторону и приклеенным кусочком пластыря к подкладке усиком микрофона (так спокойнее: меньше вероятность случайного подрыва), приторочил к ранцу, а на голову натянул берет.
“Готов?” — спросил он себя вполголоса и, коротко дернув в ответ плечом (“Вполне”), механически похлопал ладонью по фальшивой травке фальшивого холмика, прощаясь.
Сферический склеп на ласку отреагировал безыскусно и жутковато, гостеприимно
Филипп быстро, не оборачиваясь, пошел прочь.
Двое суток он двигался берегом реки, практически не встречая сколько-нибудь серьезных преград. Впадающие в реку ручейки он переходил вброд, а подтопленные места, вроде стариц, огибал широкой дугой. Спешить ему было некуда, а потери направления он не боялся — реку, даже такую спокойную, слышно издалека. К тому же край сей вообще отличался сравнительно сглаженным рельефом — этакая Среднерусская равнина. Как говорится: “Выйдешь в поле… вроде и присядешь на корточки, а видать тебя все равно далеко”.
Населенных мест, на которые Филипп, по правде, все-таки мечтал наткнуться, не встречалось. Как и прочих признаков цивилизации. Он тем не менее старался не терять присутствия духа, пел во всю глотку песни, спал, когда разморит не по-осеннему (да и с чего он взял, что осень на дворе?) теплое солнышко, кушал от пуза жареное мясо лягушек и рыбу.
Пытался он варить чай из приглянувшихся трав. Методом проб и ошибок (все еще помня о лжелабазнике) он выделил несколько растений, отвары которых были наиболее душистыми и не вызывали побочных эффектов нежелательного свойства.
Впрочем, ошибка в подборе трав и была-то всего одна. Зато какая! — приятно пахнувшая мятой метелка сизых цветков, вскипяченная в полулитре воды, погрузила его в стойкий трехчасовой глюк с видениями религиозно-мистического характера.
К нему, парализованному сладкой истомой, принялись тучами слетаться, сползаться и сходиться разнообразного вида ангелы и бесы. Они, крайне настороженно относящиеся друг к другу, к Филиппу относились, напротив, очень доброжелательно — поголовно, несмотря на кастовую принадлежность. Искренне жалели его, хлопая по плечу и многозначительно кивая, обещали походатайствовать за душу Генрика перед начальством. На вопросы же о собственной его судьбе отвечали уклончиво, а то и вовсе не отвечали.
Филипп на них не обижался. Служба, понимал он. Не положено — значит не положено.
Уходили видения нехотя, говорили “до скорого” и “пока”, намекая на то, что зависимость от галлюциногена крепка и долговременна. Филипп их в этом не разубеждал, однако, окончательно оклемавшись, остатки отвара выплеснул, а котелок промыл и тщательно отдраил песочком. Бредить в здравом уме он больше не собирался.
А если это не бред, то все, что сверхъестественные твари сделать для него могли, они уже пообещали сделать.
Остальное же зависит только от него самого.
На пятый день пути впереди показалось нечто, отдаленно похожее на обрушенный в реку мост. Филипп ускорил шаги. Через полчаса сомнения исчезли — это был действительно мост, причем целехонький. То, что он издалека принял за обломки, на самом деле оказалось непривычной конструкции “быками”, сам же мост — две толстенные прозрачные трубы с тремя продольными металлическими полосами каждая, уверенно пролегал по хребтам “быков” и рушиться, кажется, вовсе не собирался.