In the Deep
Шрифт:
— За мной шла смерть, Аска…
Красиво сказано, только вот пафосно до чертиков, как и положено сыну канцлера человеческой империи.
— …в-вот и получается, что лучшее, что со мной случилось за в-все это время, — это ты.
Ух. Впрочем… На фоне того, что я услышала, у меня были все шансы и впрямь оказаться лучшим. Луч рыжего света в, мать его, темном царстве.
— Я тебя люблю, — сказал он.
«Гонишь», — отстраненно подумала я, чувствуя его пальцы на своей щеке.
— Т-ты… Просто не бросай
«Пошел вон, придурок!», — орала я, гладя его щеки ладонями.
Пошел вон, ты же пожалеешь, идиот. Тебе же прямо на утро хреново будет, ты же как был обормотом, так им и остался, ты очень-очень-очень пожалеешь!..
Я мертвой хваткой впилась в его спину, моя шея горела от поцелуев — а я смотрела в потолок. Он-то пожалеет, а вот я — нет.
Видишь ли, мой обормот, проблема в том, что:
«Ты мне нужна», — это ведь до хрена взаимно. До хрена.
Я лежала в кровати и смотрела на невидимый потолок. В каюте было темно, тепло и уютно. До мертвого ничто в любом направлении тянулись сотни метров корабельной плоти, а в ушах словно набилась вата, и только сдвоенный пульс убеждал меня: я не оглохла.
И я впрямь это все выслушала.
— Синдзи, — позвала я.
— Да.
— Ты ведь знаешь, что я свихнулась, верно?
— Знаю.
«Знаю». Ты просто чудо, сын Его Тени. Ты не засыпаешь, не уходишь, ты лежишь рядом и просто говоришь, что знаешь. Ты просто ублюдок.
— Почему ты устроил тот фарс с файлами памяти «Сегоки»?
Темнота молчала и ровно дышала носом — у него даже частота дыхания не изменилась. Черт, ты ведь так научишься врать даже мне, обормот.
— Я в т-тебя верю.
— О, неужели?
— В конце концов, я оказался п-прав. Д-делал, хотя и не помнил, почему п-прав.
Бред? Все-таки засыпает. Он все-таки отрубается, рассказывая мне об этом. Я сжала кулак и чувствительно двинула его в нервный узел на руке.
— Пххх… Аска!
— Договори.
Тишина — вязкая и пахнущая откровениями.
— Способность к созданию ATF и безумие н-напрямую связаны. Б-без одного нет другого.
Наверное, чего-то такого я и ожидала.
— Ты старался меня отвлечь?
— П-примерно. Наверное… Не знаю.
Я потянулась.
— Отвлечь от чего? От шизофрении? Может, ты и диагноз знаешь?
— Могу п-поспорить, что ты сама не знаешь своего диагноза.
Черт, мне нравится этот тон. В этом тоне так мало неуверенного мальчика с крутого фрегата и так много сына канцлера. Который, кстати, понятия не имеет, как думает женщина. Ей-богу, внимательный и осторожный пацаненок, который все выволакивал на удаче и обаянии, вдруг перемешался с отчаявшимся парнем «мне-все-простят».
В удачных пропорциях. Для меня как раз, дурищи.
— Не знаю.
— Потому что нет т-такой болезни, — сказал
— Нет?
— Нет. Это безумие понарошку. «Б-болезнь» закладывают в детстве. Нарочно. Раз ты способна устанавливать поле п-продвинутой тактики, то ты участвовала…
Слова уплывали в звон.
«Мама. Чтоб тебя, мама».
Я сейчас тянулась к парню, чтобы забыть о том, что ты сделала со мной. Спасибо тебе, век помнить буду. Недолгий век, мама, но какой уж есть.
Глава 22
В офицерской столовой было уже пусто. Мы нагло расселись в самом центре небольшого зала, жевали безвкусный завтрак и молчали. Черт, «мы». Вопреки моим опасениям обормот не удрал — и его безвольно-трогательное «не бросай меня» обернулось на деле чуть ли не «я тебя не брошу». И все бы было хорошо, только вот почему же мне так хреново?
По-че-му?
На самом деле я, конечно, знала ответ, но только очень уж глупо искать, хотеть, получить — и не уметь просто радоваться вырванному кусочку счастья. Счастье на поверку оказалось сложноватой штукой. И, кстати, довольно болезненной постфактум: так бурно отмечать окончание целибата все же не стоило.
— Ты заелся, — сообщила я Синдзи, чтобы отвлечься. — Свинтус.
— А… Эм.
Как можно заесться этой дрянью — ума не приложу. А этот кадр успевает по полной программе. Дичь какая-то это все: и устряпанный своим завтраком Синдзи, и тоскливая пустая столовая, и мое желание просто запрыгнуть на стол и повиснуть на его шее.
«И ты меня не бросай. Ну пожалуйста, ну что тебе стоит, а?»
Я молча сунула ложку в рот и посмотрела, как обормот вытирает подбородок.
— Добрый день. Можно к вам?
«НЕТ!»
— Привет, Мана.
Девушка лучезарно улыбалась и держала в руках крохотный поднос с порцией. И так мне сейчас живо представилось, что я ее беру и сталкиваю этой белозубой лыбой с завтраком, а потом с ноги ее, сучку, с ноги, ну кто тебя лезть просит, а?..
Я вспомнила, что капитан Киришима еще и боевой энергетик, и слегка подувяла.
— Эм… Садись, н-наверное, — неуверенно сказал Синдзи, покосившись на меня.
Ждет моего согласия. Подстраивается. Приятно. Бесит.
— Да я так, поболтать, — сказала девушка, устраиваясь. — Ничем серьезным напрягать не буду. Честно-честно.
— Правильно, — сказала я, многозначительно облизывая ложку. — Не стоит.
Мана хихикнула и посмотрела на обормота:
— А я вас заменила, когда Кацураги без ученика осталась. Скажите, она всегда такая же была?
— Т-такая же, — полуулыбкой ответил Синдзи, а Мана только кивнула.
И слова преамбулы не понадобилось: поняли друг друга, ученички. И чему вас такому учили особенному? И я, черт побери, вовсе не ревную и не завидую вашему прошлому. Кадзи не заставлял меня ломать мозги и взрывать потерянные планеты.