Иная терра.Трилогия

Эльтеррус Иар

— Просто не спалось, — солгал Ветровский. — Лесь, ну какое «ложись»? Мы же за грибами хотели.

— Я лучше сегодня с девочками за ягодами схожу, а ты ляг, поспи хоть немного. Завтра пойдем за грибами.

Спать хотелось, и он не стал дальше возражать. Но когда Леся, взяв ведро для ягод и сверток с блинами — перекусить в лесу — быстро поцеловала его в щеку и ушла за подругами, Стас почему-то не лег. Прошелся по дому, внимательно все оглядывая, заметил, что доска крышки погреба как-то криво лежит — снял крышку, подумал, отодрал все верхние доски, приладил

заново, стараясь не наделать новых дырок гвоздями.

Утеплил края погребного проема в полу, поставил на место крышку, огляделся в поисках новых дел. Может, ступеньку на лестнице заменить?

— Хозяйничаешь? — спросил неизвестно когда появившийся Дед.

Стас выдернул неподатливый гвоздь, бросил его в коробку, поднял взгляд на гостя.

— Угу. Ступенька протерлась, меняю.

Дед подошел, придирчиво разглядел ступеньку, лишившуюся пока что только одного гвоздя, хмыкнул. Взял из коробки гвоздь, забрал у Стаса молоток, и двумя скупыми, точными движениями загнал его на место.

— Пошли, — сказал он.

Ветровский молча подчинился, и только уже за воротами — надо столбик поправить, что-то он чуть покосился — спросил:

— А куда?

Дед тяжело вздохнул.

— Ко мне. Разговаривать. И не смотри ты так на этот столб, ровнее он стоять не будет.

— Почему?

— Потому что некуда ровнее!

Дома у Деда Стас бывал нередко, и каждый раз поражался совершенно невозможному, на его взгляд, сочетанию стерильной чистоты и феерического бардака. Топор на столе, ящик с картошкой посреди кухни, неровный ряд глиняных горшков на подоконнике, кипа исписанной бумаги на холодной печке, придавленная сверху деревянной кружкой из-под кваса — и при всем этом можно есть хоть с пола, нигде ни пылинки, ни пятнышка.

Одним движением скинув одеяло со стола на лавку, и швырнув топор в угол, к печи, Дед, не оборачиваясь, бросил Ветровскому:

— Садись.

Стас молча сел, положил руки перед собой на стол. Дед посмотрел на него внимательно, вздохнул, вышел из комнаты. Через пять минут вернулся, держа в руках деревянный поднос с бутылкой, двумя стопками, миской квашеной капусты, неровно нарезанным салом и краюхой хлеба. Переставил нехитрую снедь на стол, сел напротив, тут же наполнил стопки.

— Пей.

— День же… — неуверенно возразил молодой человек.

Дед нахмурился.

— Пей давай.

Стас послушно выпил, тут же схватился за капусту — самогон был ядреный. А Дед уже снова наливал.

— Между первой и второй… в общем, ты понял. Пей.

Стас выпил.

— А теперь рассказывай.

— О чем?

— Что с тобой творится.

— Все в порядке.

— Ты мне зубы не заговаривай. Ты дом когда строил? В прошлом году. Какая, к черту, ступенька протерлась? Вчера пахал, сегодня ночь не спал — приспичило, значит, среди ночи дрова порубить. Леська за ягодами пошла, так вместо того, чтобы спать лечь — ты дом латать принялся, когда это на хрен не надо дому. Значит, надо тебе. Значит, не вымотавшись до предела, заснуть не можешь. Я прав, или я прав?

— Правы, — уныло согласился Стас.

—

Ты мне не выкай, знаешь, что не люблю этого, — нахмурился Дед, наполняя стопки. — Пей давай. Так вот, ты — молодой, сильный, здоровый парень. Откуда у тебя бессонница? В твоем возрасте парни по ночам не спят только по двум причинам: либо от неразделенной любви, либо от разделенной. Неразделенная — это всяко не про тебя, а если бы дело в разделенной — то ты не топором, а кое-чем другим всю ночь махал бы. Значит, третий вариант. Он вообще молодым здоровым парням, тем более — на свежем воздухе, не свойственен, но ты ж у нас особенный…

Сначала Стас хотел обидеться, но Дед молчал, и любопытство взяло верх.

— Какой еще третий вариант?

— Думаешь много! — рявкнул Дед, и наполнил стопки. — Рассказывай давай, что там тебя гложет.

Ветровский выпил, закусил салом с хлебом, помолчал.

— Я не знаю, с чего начать. Даже не представляю.

— Когда не знаешь, с чего начать — начинай с начала. К примеру, как тебя на самом деле зовут?

— Станислав.

— Славка, значит?

— Нет, Стас. Станислав Вениаминович Ветровский.

— Приятно познакомиться. Всеволод Владимирович Меркурьев, — совершенно серьезно сказал Дед. — А чего Лешкой представился?

— Я не представлялся, я бредил. Вы решили, что меня так зовут, а я не стал переубеждать — хотел прошлое отрезать вместе с именем.

— Ну, я что-то в этом духе и предполагал. Почему именно Леша, кстати?

— Так моего друга звали…

Стас начал вспоминать. Вспоминать — и рассказывать. Иногда он ненадолго умолкал, но Всеволод Владимирович тут же задавал какие-то уточняющие вопросы по уже рассказанному, и приходилось вспоминать что-то еще, и еще, и еще… молодой человек сам не заметил, как поведал Деду все. Совсем все, ничего не утаив, и, кажется, даже ничего не забыв.

Когда он замолчал, солнце клонилось к закату, а бутылка опустела, хотя Стас совершенно не чувствовал себя не то, что пьяным — даже слегка нетрезвым. Дед, заметив это, принес вторую бутылку и велел рассказывать дальше.

И Стас рассказал про день в городе: про парня с девушками, избившего мать одной из них, про молодого человека, испугавшегося, когда Стас попросил у него сигарету, про роботов-уборщиков и неумолимую поступь прогресса, про десятки тысяч евро на праздник в честь гонщика Формулы-один и про урезание финансирования детских домов, про принудительную эвтаназию… И, конечно же, про Алика.

— Вот ты все говоришь — не хочу в город, не хочу уходить, не хочу еще чего-то… А хочешь-то ты чего?

— Любви, счастья и мира во всем мире, — совершенно искренне сказал Ветровский, отстраненно удивившись тому факту, что язык немного заплетается.

— Ну так вперед. Дерзай. Исходи не из того, чего ты не хочешь, а из того, чего хочешь. Сравнивай, что для тебя важнее. И поверь мне, гораздо проще делать то, что ты не хочешь, ради того, что хочешь, чем наоборот.

— Наоборот — это не делать то, что не хочешь, чтобы не делать того, что хочешь? — с трудом сообразил Стас.