Индульгенция для алхимика
Шрифт:
– А, так она вырядилась пилигримом?
– колкость студиозуса доминиканец пропустил мимо ушей.
– Не знаю, дом патер. Но с иными женщинами я просто не беседую. У нас монастырь, а не Гамбургский порт.
Кинцль хмыкнул и сделал попытку атаковать еще раз:
– А с Йозефом Франке?
– Нет!
– звучало категорично.
– С ним, с этим мерзавцем, я вообще незнаком!
– Ты торопишься с ответами, молодой человек, - голос инквизитора стал мягким и задушевным.
–
– Дом патер...
– студиозус шумно сглотнул слюну, - я понимаю... вы желаете лишь добра...
– облизал пересохшие губы, нервно взглянув в сторону экзекутора, ради развлечения взявшегося крутить в пальцах щипцы для выдергивания ногтей, - но я действительно не виделся ни с сестрой, ни с Франке! Ваши свидетели ошибаются!
Инквизитор молчал, не отрывая взгляда от подследственного, ожидая, пока тот начнет ерзать на стуле. Но Шлеймниц смотрел прямо, всем своим видом словно говоря: "Я не вру!" и дергаться не собирался. Вот упрямый осел!
– И, конечно, куда они могли бежать, ты не имеешь никакого понятия?
– этот вопрос доминиканец задал уже для проформы, даже не надеясь на ответ. Но ошибся.
– Я могу только предполагать, Ваше Высокопреподобие. Скорее всего, они перешли Колючие горы, и стали искать укрытия у наших родственников, Хевелиушей, в Гданьске. Еще могли попробовать сесть на корабль до Ледяных Баронств... или Джабана. Но, повторю! С ними не встречался! И где прячутся - не знаю.
Каноник лишь недоверчиво покрутил головой.
– Значит, добровольно говорить не желаешь, - посмотрел на палача. Жаль, что в отношении этого деликвента[5]
запретили пытку. Уж больно упертый оказался, ни предвариловка, ни открытые факты его не берут... но на дыбе и не такие языки развязывали. Ладно, в конце концов, нужен не этот жалкий студентишка, а еретик Франке. Упорствует? Пускай. От охотников еще ни одна "лисица" не ускользнула. Комтур[6]
предупреждал: допрос вести мягко, жестких методов не использовать, чуть пугнуть - и хватит. У епископа явно есть задумки...
– Я сказал все, что мог, Ваше Высокопреподобие, - пожал плечами субдьяк.
– Добавить мне нечего.
– И ты готов свидетельствовать на Библии?
– брат - инквизитор вновь потер руки, к этому времени уже почти согревшиеся.
– Да, дом патер, - твердо ответил субдьякон.
– Хоть сейчас!
– Отец Винифрид? Отец Мартин. Будьте очевидцами!
– и протянул Шлеймницу свое старое Евангелие в истертом кожаном переплете.
– Ты успеваешь записывать?
– в сторону секретаря.
– Э...
– Клянись, Густав Шлеймниц. Клянись в своих словах!
Субминистратум поклонился, поцеловал серебряный крест обложки, положил левую руку на сердце, прижал Святое Писание куда-то в область солнечного сплетения и, торжественно произнес:
– Говорю Вам, клянясь на Священной Книге! Элизу Шлеймниц и Йозефа Франке в этом году я не встречал и с ними не разговаривал!
– Свидетельствую, - глухо пробасил отец Винифрид.
– Свидетельствую, - проскрипел отец Мартин.
Визитатор лишь досадливо цыкнул зубом. Такая клятва не стоит ровно ничего, юнец опять нашел выход. Ведь беглецы могли сменить имена и документы, так что формально студиозус ни капли не солгал...
– Хорошо же!
– угрожающе произнес Кинцль.
– Вы, молодой человек, о наказании клятвопреступников помните? Замечательно! Тогда идите, и не забывайте об этом!
Студиозус смотрел на доминиканца непонимающе.
– Я могу идти?
– не веря своим ушам, переспросил Шлеймниц.
– Да, - подтвердил каноник.
– Ты свободен, можешь идти. Если потребуешься, то тебя найдут!
Субдьяк встал.
На своей скамье зашевелился глава монастырских соглядатаев, отец Винифрид.
– Да, брат?
– не по Уставу обратился к нему инквизитор.
– Ты что-то хотел сказать?
Второе лицо аббатства от такой фамильярности слегка дернул щекой, но все же произнес:
– Э... да, герр Кинцль. Обратиться к студиозусу Шлеймницу. С вашего позволения, - чуть ехидно добавил препозит.
Следователь кивнул.
– Дозволяю, - и бросил писарю, - Аколит, заканчивай протокол. На моих словах, дальше не надо.
– Кхм...
– приор оправил складку рясы.
– Густав, иди, умойся - и на святое причастие. А потом - на исповедь, настоятель тебя ожидает. И нигде не задерживайся!
Субминистратор осенил себя крестным знамением, поклонился присутствующим, на негнущихся ногах пошел к выходу. Его выпускают! Господи, чудны дела Твои, Господи!
***
Беседа с настоятелем началась с неожиданного вопроса.
Отец Сулиус, подозрительно взиравший на хмурого, чуть отощавшего, субдьякона, пригладил бороду и поинтересовался:
– Скажи, любезный юнгерменн[7]
, как поживает твой товарищ, которого ты привел из Сантьяго-де-Компастелло? Хорошо ли он справляется со своими обязанностями фамулуса[8]
? К поступлению в коллегиум еще не готов?
Шлеймниц, ожидавший совсем другого, слегка опешивший от такого поворота темы, не нашел ничего лучше, чем выдать первое пришедшее в голову, то есть неприукрашенную правду: