Индульгенция для алхимика
Шрифт:
– Я ей помогу. А вы - спускайтесь вниз, не ждите, - он передал свечу Элизе, сделал несколько шагов...
В этот момент дом потряс страшной силы удар. Шлеймниц не удержался на ногах, упал. Сестры закричали, свеча, выпавшая из рук Элизы, подожгла шелковую портьеру. В бьющемся свете пламени Густав увидел страшную картину: стены дома корежило, одна за другой лопались потолочные балки, девочки, оглушенные отлетевшим карнизом, лежали на полу без движения, а Макс слетел с лестницы вниз... прямо в неизвестно откуда появившуюся черную клокочущую жижу, быстро поднимавшуюся с первого этажа.
Внутри у юноши, казалось, что-то разорвалось.
Что происходит? Это колдовство? Если землетрясение, то откуда появилась черная жижа, затопившая первый этаж и продолжающая подниматься выше? Что теперь делать? Путь вниз закрыт... Тогда наверх? Забраться на чердак и надеяться, что стропила выдержат? Похоже, другого выхода нет. Только... нужно вынести из прохода сестренок, погасить начинающийся пожар и вытащить Макса из этого дерьма. А потом попробовать вызволить гувернантку. Да, наверное, так...
Решившись, Густав стал действовать. Сначала Макс, потом - Элиза, затем - Барбара. А теперь - всех, по очереди, наверх... Уложив девочек на третьем этаже, юноша побежал вниз, за братом, думая, что успеет. Но... мир начал оживать. Пришли в движение падающие предметы, стены вновь угрожающе затрещали, а по ушам ударил мощный громовой раскат. Шлеймниц поскользнулся, упал головой вниз и, со всего размаху, врезался в дубовую балясину. Из глаз посыпались искры, на некоторое время он потерял ориентацию... А когда пришел в себя, то закричал. От боли, ужаса и безысходности.
Максимилиан исчез.
Черная жижа, проглотившая младшего брата, довольно пузырилась, споро забираясь все выше и выше, грозя, через несколько секунд, затопить весь второй этаж. По наружной стене пробежала трещина. Одна. Другая. Третья... Треснула штукатурка и, внутрь дома упал первый камень...
Густав перекрестился, моля Господа о спасении. Встал, шатаясь, принялся карабкаться вверх по лестнице... Слава Богу, сестры пришли в себя! Они едва успели забраться на чердак, юноша, не зная, что могло случиться с гувернером, уже хотел вновь испытать судьбу... Но тут стены не выдержали. Правое крыло, центральная часть дома и прилегавшая к ней часть левого, детского крыла, с ужасающим грохотом рухнули в черную сель...
Их спасло только Провидение Господне... и солдаты герцога, сумевшие пробраться через кучи валунов и болото, образовавшееся на месте Старого Города, сняв измученных жаждой, голодом и холодом, детей с развалин, спустя почти трое суток после трагедии.
Так, в одну ночь, Густав потерял, как он считал, все главное в жизни: родителей, брата, отчий дом, друзей, почти всю родню, капиталы, нажитые несколькими поколениями, и... веру в людей. Единственный, оставшийся в живых родственник - двоюродный дядя по материнской линии, от них отказался. Епископ Брауншвейгский, служивший заупокойную мессу по всем погибшим, с подачи бургомистра и муниципалитета, распорядился отдать детей в монастыри: Элизу и Барбару - в Орден Клариссинок, а Густава - в Аллендорф, в обитель Святого Лулла.
И они начали новую
Десятилетняя Барбара не выдержала потрясения, через год она тихо угасла. В ту ночь к Густаву впервые пришел Дух неупокоенного Максимилиана, не обретшего за Гранью ни покоя, ни дороги к Небесному Престолу. Студент коллегиума рассказал о призраке отцу Сулиусу, аббат лично отпел и совершил Панихиду по безвременно усопшему отроку... но это не помогло. Как и поминальные записки, отправленные на Вселенскую Субботу епископу в Мейссен. Душа младшего брата продолжала витать между Мирами, посещая по очереди то Элизу, то Густава... все это время, помогая им общаться между собой. Так и получилось, что сестра, через Макса, передала сообщение о своем решении... и рассказала о причинах, побудивших ее к бегству из монастыря. Конечно, как старший брат, субминистратум такой поступок не одобрил, но... запретить девушке любить, он тоже не мог...
Доминиканцы, наблюдая за их троицей, на след Элизы не выйдут. Если только не случится нечто непредвиденное и она не выдаст себя по глупости. Пусть Santum Officium немного успокоится. И тогда можно думать о том, как им добраться на Юго-Восток: в Сиам, Бенгалию, Мьянму... или на Джабан, Остров Первого Солнца... А пока придется обманывать инквизицию, на сколько у него хватит сил и разума. Грех, конечно, но не такой уж и большой, ложь во благо, Церковь оправдывает. Так почему бы и не согрешить, во имя счастья сестры?
Сегодня утром, не найдя в Эйзенахе попутчиков до Наумбургского аббатства, следующей цели на их нелегком пути, приятели выложили девять с половиной крейцеров[31]
за вислоухого и не до конца вылинявшего пони, рыжей, с белыми пятнами, масти, явно знававшего лучшие времена, сторговали упряжь, взвалили на средство передвижения слегка похудевшие котомки и Адольфиуса, и, почти перед терцией, наконец, покинули город. Небо хмурилось, ветер стал пронизывающим, холодным и дующим порывами, после сексты хляби небесные разверзлись: зарядил дождь.
К вечеру, промокшие до нитки путешественники, бредущие по раскисшей дороге в полном одиночестве, добрались только до деревушки Цвигдаллен, расположенной примерно в половине пути от Наумбурга. Здесь им повезло, в поселке нашелся постоялый двор - двухэтажный сруб, Голиафом возвышающийся над всеми остальными домиками, в качестве вывески использовавший неимоверных размеров пивную кружку, кварт на восемь, прибитую к вертикальной оглобле перед входными воротами. Обрадованные путники резво поспешили за ограду, но тут же затормозили: почти все пространство внутри оказалось заставлено крытыми повозками какого-то вельможи с неизвестным гербом - в левой верхней половине была изображена серая башня, а в правой нижней - известно на что намекавшая, ощеренная кабанья морда, нарисованная чернью[32]
в профиль.
Дворовый пес пару раз тявкнул из своей конуры, но носа на улицу не показал. Зато под лестничный навес выскочил какой-то рябой малый, оскаливший в радушной улыбке щербатый рот и торжественно объявивший:
– Некуда, господа паломники, некуда. Все места заняты, даже на конюшне! Их милость, барон Граувиц со свитой остановились, на постой, значит. Вон, третий дом с краю, с большой трубой, старостин, значит... туда идите, он определит.
Опешивший от такого гостеприимства Шлеймниц слегка растерялся, не найдя, что ответить, но у мелкого воробья Проныры в кармане всегда имелась дежурная отповедь: