Индульгенция для алхимика
Шрифт:
– Но, Ваше Преподобие...
– Шлеймниц вспомнил, что на него наложено взыскание и замолчал.
– Ты, верно, хочешь спросить, не грех ли это, беспокоить мертвых?
– отец Пауль полоснул взглядом по обеспокоенному лицу студиозуса.
– И как мы проведем вызов вдали от кладбища и могилы покойника?
– Э... да, дом патер, - алхимику, от предстоящей встречи с Потусторонним, было немного не по себе и он слегка нервничал.
– Грех, - подтвердил священник, доставая из сумы некий предмет, завернутый в кусок
– Но его я принимаю на себя. Тем более, что имею на этот случай индульгенцию кардинала Лиссонье, - развернув облатку, милитарий положил на стол небольшой золотой медальон с изображением Уробороса[115]
, знака алхимиков.
– И поможет нам вот эта безделушка, некогда окропленная кровью магистра Ветинса, и которую он мне подарил пару лет назад, - фон Хаймер тяжело вздохнул и замолчал, очевидно, вспоминая события прошлого.
Но бездействовал капеллан недолго.
Положив на аналой Святое Писание, патер указал Густаву вновь зажечь семисвечники, вертикально закрепил в специальной подставке серебряное распятие, кусочком воска приклеил к перекрестию алхимический медальон, и, установив конструкцию на столе между светильниками, взялся разжигать кадило.
Когда из сосуда тонкой струйкой потек едкий сиренево - фиолетовый дым, отец Пауль смочил метелку святой водой, читая "Отче наш" обрызгал пространство вокруг кивория, поднял цепочки кадила, но размахивать им не стал, а стараясь не вдыхать угарный чад, поставил у нижней планки распятия, уложив звенья цепочки в виде еще одного симметричного креста. Отойдя на пару шагов назад, священник перекрестился, приступая непосредственно к экзорцизму:
– Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen.
(Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
Фон Хаймер вновь осенил себя крестным знамением, поклонился изображенному на распятии Христу и продолжил:
– Обращаюсь к Вам, Ангелы Божьи и смиренно прошу. Я прошу, Ангелы Небесные, чистые и святые, великим именем самого Бога, могущественного, сильного, возвышающегося над всеми небесами, кто создал в первый день мир, небеса, землю, море и все, что там находится, скрепив их печатью со своим святым именем...
Еще один крест и поклон.
Густав заметил, что струйка дыма, истекающая из кадила, перестала хаотично клубиться и начала превращаться в толстое веретено высотой около ярда, копейным острием поднимаясь над столиком и, словно пламя свечи, растворяясь в прозрачном воздухе.
– Прошу вас также именами Святых Ангелов, управляющими четвертым легионом и прислуживающих могущественному Саламиа, великому и титулованному Ангелу.
Снова крест и поклон.
Голос патера набрал силу и, теперь звучал, словно боевая труба рыцарского Знамени[116]
.
– Именем звезды, названной Солнцем, ее знаком, великим
От острия сиреневого дымового копья с легким хлопком оторвался шар, размером с детский кулачок... немного повисел, словно раздумывая, куда ему податься, а потом резко взмыл вверх, пройдя прямо сквозь тент кивория.
Адольфиус, привлеченный непонятными манипуляциями капеллана, и чем-то мелькнувшим невдалеке съедобно - лиловым, подошел поближе, стараясь разглядеть, чем занимаются его приятели. Густав на него шикнул, но опытный индрик этому особого значения не придал, неторопливо войдя под сень квадратного навеса.
– Все, сейчас ждем, - тихо произнес отец Пауль, утомленно вытирая вспотевший лоб.
– Он должен ощутить эфирные вибрации... скорость полета души высока, но не быстрее звукового резонанса, передаваемого сквозь мировой субстрат...
В это время, Густав, не обративший на последние слова милитария никакого внимания, заворожено следил, как истончившееся "дымное копье" принялось вновь менять форму, постепенно принимая очертания головы и лица истощенного длинноносого старца. Своего умершего брата студиозус вызывал совершенно иначе...
Внезапно алхимик понял, что где-то на грани восприятия, подобно шороху опавшей листвы, запутавшейся в сырой осенней траве, ему слышится раздраженный скрипучий голос:
– Пауль, чтоб твоими костями импур погадил! Ты чего мне после смерти покоя не даешь?
– выглядел призрак фон Ветинса весьма непривлекательно.
– Извините, магистр, но вы ушли из жизни, не закончив кое-какие дела, - капеллан произносил слова шепотом, медленно и старательно выговаривая каждый слог.
– Какие, в мхорову задницу, дела?
– взорвался бывший каноник.
– Мне, до того, как шагнуть за Порог, тридцать четыре ночи осталось, а ты бред утопленника несешь! Мертвых не интересуют дела живых, пора бы уж запомнить эту нехитрую истину. Или опять по своей дубовой башке получил? Да так, что весь ум через днище вывалился?
– старик скорчил самую ехидную рожу, на которую только был способен.
– Да, не интересуют, - покладисто согласился фон Хаймер.
– Но иногда, в особых случаях, оба Мира приходят друг другу на помощь. Наш - в поминании души усопших, а твой - в вещих сновидениях. Тебе ведь не понравится, если я прикажу откопать одну свежую могилу, вытащу оттуда некие останки и привезу их в Мариацелль, выдав за тлен проклятого колдуна?