"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

Конофальский Борис

— А за что же, раз не за него?

— За честь и за имя, — сказал Волков. — Они избили до полусмерти моего человека. То оскорбление имени моему.

— Значит, отдаете меня графу из-за войны?

— Да пойми ты, глупая, — начал Волков с горячностью, — горцы — люди свирепые, бойцы хорошие, завтра или послезавтра получу я арбалетный болт в лицо, или удар копья в подмышку, или… Или еще что-нибудь, или в плен попаду, а пленных они не щадят, а с тобой что будет, ты куда пойдешь? — О том, что и герцог его мог в тюрьму или даже не плаху отправить, он говорить

ей не стал. — Герцог мой феод другому отдаст, тебя выкинут отсюда, куда денешься?

— Пристроюсь куда-нибудь, уж найдутся желающие.

— Конечно, найдутся. Опять в кабак пристроишься, мохнатой своей торговать.

— Дурак вы, — закричал она, очень девушка не любила, когда он ей напоминал об этом, — ненавижу вас.

— За графа пойдешь, я сказал! — рявкнул он. — Графиней будешь! Графиней с каретами и слугами, с землей и холопами, годовым доходом в тысячу талеров! И до конца дней своих меня будешь благодарить. Да-да, вспоминать и благодарить.

Она вдруг кинулась к нему, вцепилась в него сильными своими руками, обняла крепко, стала целовать и целовать ему лицо и говорить быстро:

— Давайте уедем. Денег у вас, вон, мешки лежат.

— То на церковь даны.

— И золото еще в сундуке, он от денег неподъемный. Заберем все и уедем далеко, где нас никто не знает, имена себе другие возьмем. А старые забудем. Никто нас не найдет. Только сестру вашу с детьми возьмем и все, заживем хорошо. Я вам женой буду самой верной. Поутру соберемся и уедем, кто нас искать будет?

Он молчал. Имя забыть?! Он ради имени своего, ради положения нынешнего на смерть шел, год за годом, тяжкую службу нес, а она предлагает ему все это забыть, словно пустое то все было.

— Честь моя задета, — успел вставить он меж слов ее. — Имя мое посрамлено.

— Да забудьте вы про честь, а имя… так новое себе заведете. А это все от лукавого, от гордыни, забудем все, заживем тихо и хорошо, и ни войн, ни упырей, ни господ спесивых у нас в жизни больше не будет.

Нет! Ни за что такое случиться не могло! Никогда! Он не собирался ни от чести своей, ни от имени отказываться. Волков вдруг понял, что лучше ему умереть с именем своим и в рыцарском достоинстве завтра, чем прожить еще тридцать лет жирным бюргером в каком-то поганом городишке. Лучше погибнуть в бою! Или даже на плахе!

И еще он думал о том, что больше всего на свете он хочет ни денег и ни замка, даже ни эту красавицу, а хочет он ответить, посчитаться с горской сволочью именно за честь свою. И он пойдет на тот берег не повеление архиепископа Ланна, даже не за побитого товарища, а за честь свою. У него до сих пор кулаки сжимались, а сердце наливалось холодом ненависти, когда он представлял злорадные морды тех ублюдков, что били кольями Брюнхвальда, словно это они его били. Он уже трясся от злобы и не слушал ее больше, он уже был готов идти на тот берег хоть сейчас.

А она все что-то говорила и говорила, когда кавалер убрал ее руки от себя и сказал строго:

— Пойдешь за графа, дело решенное.

— И когда же я выйду за графа? — тихо спросила

она, кажется, смиряясь со свое судьбой.

— Послезавтра, — он помолчал. — И радуйся. Ты будешь венчаться в главном соборе Малена, а венчать тебя будет сам епископ. Завтра едем в город, ты купишь себе все, что захочешь. Все, о чем только мечтала.

Волков думал, что она хоть что-нибудь спросит у него, о чем-то заговорит. Но она сразу сникла, замолчала, отошла от него, пошла и легла на перины сверху, она сдалась. Легла на спину, но перинами не укрылась, оставив свою красоту освещенной лампой неприкрытой. Если господин захочет — пусть берет. Недолго ему любить ее оставалось.

* * *

Таинство было быстрым, епископ был добр и улыбчив, а граф был румян и свеж, несмотря на свой возраст, он сиял. Рядом с высокой и ослепительной красавицей он выглядел не таким уже и сиятельным вельможей, несмотря на свои меха, золотые цепи, перстни и роскошный алый шелк. Нет, никто на него не смотрел, когда рядом с ним стояла Брунхильда в платье черного бархата, расшитого серебром.

Господа офицера косились на Волкова и не понимали его, как можно было отдать из своих рук такую красоту, женщину, которая чуть не слепит всех своей красотой, из которой жизнь и сила бьют фонтанами такими, что даже старики рядом с ней молодеют.

Господа офицеры не знали, что в последний момент возле храма кавалер предпринял попытку, последнюю попытку оставить Брунхильду себе.

Когда карета графа прибыла и тот выскочил из нее, он первым делом подошел к кавалеру и спросил, улыбаясь от нетерпения:

— Сын, мой, а где же мой ненаглядный ангел?

Его улыбочка, его это нетерпение, которое больше пошло бы юноше, а не седому, шестидесятилетнему старику да и весь его напыщенный вид вызывал у Волкова только раздражение. И кавалер вдруг решился, он поклонился ему и сказал негромко:

— Перед тем, как свершится таинство, решил я вам сказать то, что жениху о невесте знать должно.

Волков с удовольствием видел, как лицо графа меняется от радостного ожидания до удивленной напряженности:

— И что же я должен узнать? — медленно спросил фон Мален.

— То, что Брунхильда вовсе не моя сестра.

— Не ваша сестра? — удивленно переспросил граф. — А кто же она?

— Она дочь жалкого трактирщика из Рютте, я подобрал ее там пару лет назад.

Лицо графа стало каменным. Кавалер уже думал, что сейчас он закричит, назовет его мошенником, пообещает ему все кары Господни и человеческие.

— И все это время, — продолжал Волков, — она…

— Ни слова больше, — вдруг прервал его граф и поднял даже руку для убедительности, — ни сейчас и ни в будущем я не желаю знать и слышать о ней ничего дурного.

— Но я должен был вас предупредить…

— И то прекрасно, — строго сказал фон Мален, — вы меня предупредили, я все слышал. Но впредь я прошу вас больше о том никому не говорить, никому и никогда. Прошу вас дать мне слово.

— Я обещаю вам, граф, — сказал Волков не сразу.