"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
К ним, скользя по мокрой глине, спешили Брюнхвальд и Бертье:
— Господа, господа! — Говорил им Бертье, подбегая первым. — Недопустимо сие при подчинённых.
Но Волков очень хотел, чтобы солдаты и сержанты фон Финка слышали о сумме, которую взял их капитан за этот короткий поход.
— Триста пятьдесят монет — это не помощь, это грабёж! И вместо двухсот тридцати солдат вы привели всего сто восемьдесят! Было бы честно, если бы вы вернули хотя бы пятьдесят талеров! Иначе вы не имеете права называть себя честным человеком!
— Господа, лучше бы вам поговорить о
— Я спас вас, — заорал фон Финк, багровея, не слушая других офицеров, — а вы меня теперь оскорбляете? Оскорбляете? Ничего вы не получите! Ни пфеннига!
— Вы отдадите мне пятьдесят монет или…
— Кавалер, кавалер, не надо, — уговаривал Волкова Брюнхвальд, — на вас смотрят солдаты.
— Или что? Вы что, хотите меня вызвать? Что? Хотите? Я готов принять ваш вызов! — Кипятился капитан, хватаясь за меч.
— Ах, вызов, значит? Значит, вы заговорили о вызове? — Бледнел Волков. Теперь, кажется, хладнокровие начало возвращаться к нему. — Хотите драться, значит? Хорошо, старый вы болван. Видит Бог, я этого не хотел!
Кавалер смотрел на престарелого капитана, тот был, может, и высок ростом, может, он и был когда-то силён, но сейчас ему было далеко за пятьдесят. Даже при равных возможностях, даже не будь у Волкова такого хорошего доспеха, у капитана не было ни единого шанса против него. Зря капитан завёл этот разговор. В голосе кавалера послышался такой металл, что всем, кто его слышал, стало не по себе.
— Стойте! Да вы с ума сошли, господа! — Закричал Бертье. — Неужто вы будете драться из-за пятидесяти монет?
— Дело не в деньгах, — кричал фон Финк, — этот господин называл меня мошенником.
— После того, как вы называли меня купчишкой и менялой!
— Стойте, остановитесь, господа, — вдруг заговорил ранее молчавший фон Клаузевиц. — Стойте! Пока не поздно, остановитесь!
Он не постеснялся вступить в распрю, хоть по возрасту не имел на это права. Любой из спорящих годился ему в отцы. Все уставились на молодого рыцаря.
— Кавалер, вы не можете драться с капитаном. — Продолжал Клаузевиц спокойно, хоть и понимал свою дерзость, вставая между ним и фон Финком.
— Это ещё почему? — Зло спросил Волков, уже слезая с лошади.
— Вы пригласили капитана на свою землю, значит он ваш гость, — сказал молодой рыцарь, — не должно вам скрещивать оружие с гостем.
— Откуда ему знать о законах гостеприимства, — ехидно заметил капитан. — Он всё больше в счёте практикуется.
Волков на эфес меча положил руку, если бы взгляд убивал, так он уже разорвал бы капитана на месте одними глазами. Кавалер сжал эфес в руке. Дальше терпеть оскорбления он не собирался, даже несмотря на неписаные законы, о которых говорил его рыцарь.
Но Клаузевиц вдруг сделал то, что делать ему бы не следовало. Он положи свою руку на руку Волкова, не давая тому тянуть меч из ножен. Сделав такой непочтительный жест, молодой рыцарь глянул Волкову в глаза и продолжил речь, обращаясь к фон Финку:
— Очень это самонадеянно и очень дерзко, пользуясь неприкосновенностью гостя, оскорблять хозяина земли, ведь
— Ах, вот как! — С пренебрежительной усмешкой воскликнул фон Финк. — У нашего героя нашёлся чемпион! Купчишкам как без охраны жить?
— Замолчите, капитан, — продолжал фон Клаузевиц очень твердо и сделал шаг к капитану, — господин Эшбахт не имеет права с вами драться, но я имею. И если вы не прекратите свои оскорбления, я убью вас.
Голос и поведение молодого человека были так явны, так серьёзны, что фон Финк не решился больше рассыпать оскорбления. Он посмотрел на собравшихся офицеров, на Клаузевица, на Увальня, поклонился едва заметно и пошёл прочь, даже не глянув на Волкова.
Солдаты, что наблюдали перепалку, стали тоже расходиться переговариваясь. А вот Волков ещё стоял и стоял, глядя в спину удаляющегося капитана. Слишком было сильным оскорбление, чтобы он его позабыл так сразу. Конечно, об этом и речи быть не могло.
— Бросьте, кавалер, этот напыщенный дурак даже не понимает, что едва не лишился жизни, — начал было успокаивать его Бертье.
— Оставьте это, Бертье, — ответил Волков таким тоном, что ротмистр поклонился и быстро ушёл.
Впрочем, сам он не понял, почему, но он очень быстро успокоился. Нет, не забыл. Как такое оскорбление, нанесённое при его людях, можно вообще было забыть. Но вот уже через пару минут кровь больше не вскипала, приливая к лицу, красными пятнами, а злоба уже не захлёстывала его волнами вместе с приходящими неприятными воспоминаниями. И он, кажется, даже был благодарен, что в распрю вмешался это молодой наглец Клаузевиц, который набрался смелости касаться его руки и останавливать его меч в такой серьёзный момент.
Нужно было бы, конечно, поблагодарить молодого рыцаря, но то, что он осмелился остановить руку сеньора… это перечёркивало всю его заслугу. Волков просто ничего ему не сказал. Ни упрека, ни благодарности. А Увальню и Максимилиану сказал:
— Господа, мне пора снять доспех.
Когда лагерь, наконец, снялся, капитан фон Финк со своими солдатами полчаса как ушёл, а люди Волкова становились в походные колонны, чтобы идти домой, Волков уже почти забыл про инцидент. Уже и ругань та казалась ему вздорной, а оскорбления не казались столь обидными. Если не воспоминать про деньги и обман, так можно было и забыть всё.
Да разве можно забыть про деньги, когда они нужны всё время. Волков глядел на солдат, что встают в колонны за обозом и понимал, что каждый из них ждёт от него хоть немного серебра. Не зря же они бросали свои хлипкие лачуги, тяжёлую работу на обжиге кирпича, бросали своих женщин и тащились в эту даль по мокрой глине, ночевали в сырости. И стояли в неприятном ожидании, глядя на противника и думая, решится ли он на атаку или нет. Да, каждому нужно будет дать хоть по четверти талера. А их тут двести сорок человек, не считая сержантов. Иначе в следующий раз, когда будет нужно, очень-очень нужно, они просто не пойдут.