"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Денег, на которые она собиралась жить полгода, осталось всего ничего. Это всё покупки и зелья, а ей нужно было платье и всякие другие вещи, что нужны молодой женщине. Платья у неё были, но как только она принимала свой новый вид, так все её платья оказывались коротки до неприличия. Любой мог её туфли увидать. Да и узки были так, что не вздохнуть. Она опять пересчитала серебро, но считай или не считай его, больше монет не станет. До этого она зашла к двум своим любимым портным и сказала им, что завтра придёт от неё родственница, приехавшая из деревни, и пусть они ей платье подберут. Оба портных рады были видеть эту «родственницу».
Агнес утром встала, позавтракала, пошла к себе в спальню,
Но править дальше времени не было. Она не стала надевать чепца, незамужним девам его носить необязательно. Волосы пышные Ута ей уложила замысловато, лентами перевязала. Агнес покрутилась перед зеркалом: что ж, красиво. Платье позорно коротко, словно на вырост брали, и переросла девица его. А во всём остальном… Хорошо. Она хотела проверить, как будут смотреть на неё мужчины да и женщины тоже. Уту брать не стала, пошла одна.
Девушка открыла дверь в воротах и выглянула на улицу. Прохладный осенний день, лужи. Пешего народа на этой улице никогда много не было. И сейчас улица была почти пуста. Слуги богатых домов, спешащие по делам, да два монаха, шлёпающие по мостовой к своему монастырю.
Агнес вышла на улицу и закрыла за собой дверь. Монахи и не глянули в её сторону. Прошли мимо, о чём-то разговаривая. Святые люди, что с них взять. Слугам и служанкам тоже было не до неё.
Но вот в конце улицы показалась карета. Агнес знала эту карету. На ней ездило одно богатое семейство, что имело дом в конце улицы, за монастырём. Вскоре карета подъехал к ней ближе, и девушка отошла к забору, уступая дорогу. И тут она увидала, как из кареты на неё глядит богатый господин с седой бородкой и в роскошном чёрном берете с пером. Она с ним не зналась, хоть они и жили недалеко друг от друга. Знакома не была, но с недавних пор они раскланивались по-соседски, когда разъезжались каретами на неширокой улице. Взгляд господина был не восхищённый, нет, скорее удивлённый. Он удивился, увидев её, и улыбнулся, кажется, даже он хотел ей сделать знак рукой в перчатке, но… Тут из глубины кареты на неё уставились колючие глаза немолодой дамы. Неприязнь в её взгляде легко читалась, словно дама гада мерзкого видит, и так же, как и у господина, удивление в глазах. Взгляд её так и кричал: «Это что такое, откуда такое здесь взялось на нашей улице? Не должно тут такого быть».
Господин, уже руку было поднявший для приветствия, сжал её в кулак и отвернулся от Агнес, мол, неинтересно, мало ли на улицах всяких девиц. А вот госпожа так чуть шею не свернула себе, голову воротила и воротила назад, всё разглядывая девушку у забора.
Агнес была довольна. Да, особенно тем, как женщина крутила своей головой, и её недовольным взглядом.
Она пошла дальше по улице. До ближайшего портного идти было недалеко. Нужно было свернуть налево, на улицу булочников, и свернуть затем на право. Идти всего ничего. Пошёл дождик, хоть был он не сильный, она немного прибавила шаг, не хотела, чтобы причёска мокла. На улице булочников суета, утренние хлеба уже давно развезены, но даже теперь крепкие мужики, белые от муки, тягают мешки с тележек, тоже торопятся, не хотят, что бы мука мокла. Кто-то прямо на улице месит новое тесто в широкой и низкой кадке, кто-то выносит гроздья горячих кренделей на шестах и тоже прячет их под рогожу от падающей с неба воды. Всё это Агнес не интересует, видела всё не раз, но ей нравится запах, что царит на этой улице, и она идет, наклонив голову, вдыхая аромат свежего теста и сладкого сдобного и простого дрожжевого теста. Идёт и думает о своём. Она даже поначалу не слышит, как кто-то кричит ей:
— Прекрасная госпожа, возьмите кренделёк!
Нет, она не обращает на это внимания, идет себе и идёт быстро, чтобы добежать поострее до портного.
—
Только тут она поняла, что кричат это ей, и подняла голову, чуть обернулась на крик. За ней спешил молодой человек.
— Погодите, госпожа, я хочу вас угостить новыми кренделями, они не такие, как обычно. Они сверху не солёны.
Агнес только потрясла головой, мол: «Нет нужды, спасибо».
Но человек не отставал, шёл рядом и говорил.
— Добрая госпожа, это бесплатно, испекли новые кренделя, хозяин желает знать, будут ли они людям по вкусу или нет, попробуйте, они сладкие.
Он протягивал ей крендель, и что ей понравилось, так это что рука его была чиста, а ногти коротко стрижены.
Агнес остановилась, подняла голову и впервые взглянула ему в лицо. То был совсем молодой человек лет семнадцати, он держал крендель и улыбался ей. Лицо его было на удивление чистым, ни единого прыща и главное — зубы. Зубы его были почти белы и хороши. Сам он был крепкий и ладный, сбитый. Плечи его были широки, а руки сильны. Невольно Агнес сравнила его… Нет, конечно, не с господином, куда булочнику до него. Но вот с Максимилианом, да, наверное. У того тоже на лице прыщей почти не было, и зубы были хороши. Но вот Максимилиан был выше, а ещё он носил военную одежду, пояс и меч. Конечно, Максимилиан был получше, но от него всегда пахло лошадьми, а от этого, кажется… маслом топлёным. Девушка чуть подумала и взяла угощение. Сказал ему:
— Благодарю вас, молодой господин.
— Ах, как вы добры, — воскликнул юноша, — никто меня не звал ещё добрым господином. Как же зовут вас, прекраснейшая из дев, что появлялась на нашей улице?
— Меня? — Агнес даже, кажется, удивилась. И поначалу не придумала, что ответить, молчала.
— Ну, назовите же имя, прекрасная молодая госпожа, — настаивал булочник, — вот меня зовут Петер Майер, я работаю у Ганса Вальдера, лучшего пироженщика Ланна.
Конечно Петер Майер, ну, ни Августом и ни Карлом, ни Иеронимом и ни Максимилианом же ему быть. Глупо было бы ждать чего-то другого от юного мужчины, перепачканного мукой. Тем не менее, он был мил и улыбался своими белыми, прекрасными зубами.
— Сивилла, — негромко произнесла Агнес, спроси её кто, зачем выдумала такое имя, так и не ответила бы она.
Наверное, стеснялась она того, что платье сейчас было ей коротко и в подоле, и в рукавах, она же себя высокой делала. А может, вовсе и не от этого. Ещё и узко, так узко, что груди наверх лезли наголо.
— Ах, какое удивительное у вас имя, прямо под стать вашей удивительной красоте. — Продолжал юноша, не отрывая от её лица своих глаз, — Сивилла. Звучит как колокол на колокольне, что в монастыре на соседней улице.
А Агнес подумала вдруг такую глупость, что покраснела от неё невольно. Девушка подумала о том, что, если пригласит этого пекаря, или кто он там, к себе в дом, будет ли это достойно. Она ещё сильнее покраснела:
А если она… Ляжет с ним? С булочником? С булочником!? Да хоть и ляжет, вон, Брунхильда с кем только не ложилась, а теперь с графом ложится. Просто в тайне всё это нужно будет держать. От мыслей этих и краснела девица, уже прикидывая, как ляжет в постель с булочником, какие условия ему скажет и что будут они перед постелью делать. Столько мыслей сразу в голове.
— Госпожа, любите ли вы пирожные? — продолжал Петер Майер, не догадываясь, что пирожные уже особо и не нужны.
— Люблю, — ответила Агнес, отрываясь от своих постыдных помыслов. — И как будет время, так зайду сюда и найду вас.
— А не смеётесь ли вы надо мной, прекрасная госпожа, — не верил пирожник, даже руки сложил как в молитве, всем видом говоря, что уже ждёт её прихода, — когда же вы зайдёте? Скажите же, до воскресения зайдёте?
— Не знаю, — улыбалась Агнес. — Но обязательно зайду к вам, Петер Майер, думаю попробовать ваших пирожных.