"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Не могу я жить под одной крышей с беспутной женщиной.
— Вы то про госпожу Ланге говорите? — уточняет Волков, хотя что тут уточнять ещё.
Жена молчит, словно ей даже противно имя это повторить. Но то, что речь идёт Бригитт, и по её лицу понятно.
Кавалер на неё уставился сурово. Теперь он понял, о чём пойдёт речь. Смотрит на жену и молчит, ждёт, что она дальше скажет.
— Извольте ей от дома отказать, — чётко и уже без намёка на слёзы в голосе говорит жена.
— Так она товарка ваша, вы её сюда привезли, — отвечает он жене, — отчего же теперь ей от дома отказывать?
—
— Как же вы не знали, если все знали, что родилась она от человека подлого, от конюха или от лакея, кажется.
— Не в рождении её подлость, а в нечестности её.
— В чём же её нечестность? — деланно удивляется кавалер. — Наоборот, я вижу, что честна она, дом в порядке содержит, слуг в строгости. Уж даже и не знаю, в чём госпожу Ланге упрекнуть.
— Вы знаете, о чём я говорю!
— О чём же?
— Вы знаете! — почти кричит жена.
— Скажите сами! — сурово произносит кавалер.
— Она с вами делит ложе, — говорит Элеонора Августа и тут же срывается в слёзы снова, кричит. — При всех: при слугах, при людях ваших, все то знают. Так беспутная ещё и бахвалиться тем.
Волков был спокоен. Локти на стол положил, смотрел на жену, чуть прищурившись, и далеко не во всё верил, что она ему говорила. Максимилиан и покойный фон Клаузевиц не знали о том, что госпожа Ланге делит с ним ложе, хотя в доме бывали едва ли не ежедневно. Слуги… Ну от этих разве укроешь? В доме живут, по дому ходят. А то, что госпожа Ланге бахвалиться близостью с ним… Зная дерзкий характер рыжей красавицы, он понимал, что Бригитт могла, могла в язвительности своей бабьей хвалиться перед его женой своими достоинствами, упоминая, что господин чаще ночует в её покоях, чем в покоях жены. Такое быть, конечно, могло.
— Этой распутной женщине тут не место. Путь уходит! — сквозь слёзы требует жена.
— Так разве она в том виновата, что венчаная со мной женщина мной пренебрегала, — спрашивает кавалер. — Разве госпожа Ланге просила меня в её покоях не спать и говорила, что мои ласки ей противны?
И в эту минуту в обеденную залу из кухни входит сама виновница разговора. Сделала быстрый книксен и спрашивает:
— Прикажете подавать обед, господин мой?
И стоит вся прекрасная, чистая, свежая как утро, хотя уже и не утро на дворе. И улыбается своею дивной улыбкой. И жена стоит у стола, с другой стороны. Располнела так, что платье в швах расходиться, рыхлая, брюхатая, с немытыми волосами под съехавшим на сторону чепцом, зарёванная, лицо отекло от рыданий. Нет, не ровня она Бригитт и никогда ей не была. Да ещё теперь и кричит, на визг скатываясь:
— Прикажете ей от дома нашего отбыть!
— Отчего же ей от дома нашего отбывать, если лучше мы никого для домашних дел не найдём! — спокойно отвечает жене кавалер. — А ещё госпоже Ланге недавно спасла меня от лютой смерти.
Он пристально смотрит на жену:
— Разве вы об этом не помните, госпожа моя?
Госпожа Эшбахт тихо завыла, кулачки ко рту поднесла и кинулась прочь из комнаты, путаясь в юбках. На лестнице чуть не упала, тут уж она начала кричать в голос.
Монахиня от лавки отлепилась и поспешила наверх за ней. А госпожа Ланге всё с той же приятной улыбкой, словно тут и не было чужих слёз и криков, повторила
— Так что? Прикажете подавать обед, господин мой?
— Подавайте, Бригитт, и побыстрее, я тороплюсь.
Когда подали обед, Бригитт села рядом с ним, себе приборы не поставив, есть не думала.
— Отчего же вы не едите? — спрашивал Волков, принимаясь за мужицкий суп из курицы с клёцками и жареным луком, который он с недавних пор стал любить.
— Ела уже сегодня дважды, — отвечала красавица, не отводя от него глаз. — Боюсь растолстеть.
Волков вылавливает из жирного бульона хорошо разваренное куриное мясо, еда ему нравиться, но поведение Бригитт его настораживает. Она улыбается, глядя на него, но уже не так, как обычно. Улыбка её скрывает тревогу. Или волнение.
— Ну, уж говорите, что случилось? — оставив суп, спрашивает Волков.
Она собирается сказать, но волнуется. Хватает своими пальчиками его большую руку. Заглядывает ему в глаза.
— Боитесь госпожи Эшбахт? Боитесь, что она выживет вас из дома? — догадывается он. — Не бойтесь, мне без вас никак. А будет она упорствовать, так поставлю вам отдельный дом.
В глазах Бригитт появились слёзы. Как они так легко могут их производить, Волкову было не понятно. Сам он плакать совсем не умел. Поэтому эти капельки, что катились поверх веснушек, были для него удивительны. Ноготки Бригитт впились в кожу его руки, и она срывающимся голосом сказала наконец:
— Господин мой, я обременена.
Сказала и замолчала, ожидая, что он ей скажет. А он потянул её к себе и припал губами к её виску, а после к её мокрой от слёз щеке, и сказал до обидного спокойно:
— И слава Богу, хоть какая-то хорошая новость за последнее время.
Бригитт чуть отстранилась от него, не такого она ждала. Надеялась, что он будет… Более радостным, что ли, от вести такой. А потом, вдумавшись в его слова, осознав их смысл, поняла, что он рад, но остальные его дела не так хороши, чтобы чему-то сильно радоваться. Госпожа Ланге всё-таки была весьма умна.
А ему тут стало ясно, отчего красавица так настойчиво и даже бесцеремонно искала его близости всю весну. Нет, не от ненасытности любовной и не от соперничества с его женой она тянула и тянула его в свои покои часто. Просто красавица хотела быть беременной, быть не хуже, чем законная и глупая супруга его.
Он посмотрел на неё:
— А жена про то узнала, значит?
Бригитт кивнула:
— Вчера вечером я говорила с монахиней, а утром уже выслушивала от госпожи Эшбахт выговоры о своей распутности. И что чадо моё она в доме своём не потерпит, — говорила красавица со слезами в голосе.
— Потерпит, потерпит, — усмехался кавалер, беря госпожу Ланге за руку, — а нет, так построю вам дом.
— Спасибо вам, господин мой, — сказал Бригитт и поцеловала его руку, — Господь был ко мне милостив, послав мне вас.
Он эту дорогу уже проклинал. Сколько он уже раз по ней ездил — не сосчитать, уже наизусть её знал. Да, он опять ехал в Мален. Граф, мерзавец, взялся собирать войско против него, сам поехал к герцогу, сам напросился. Беда? Да, беда. Какой другой человек, незаинтересованный, не представлял бы такой опасности, как этот лощёный сеньор, который, судя по всему, теперь его ненавидит.