Инспектор и ночь (др. перевод)

Райнов Богомил Николаев

— Может, поженимся? Что ты на это скажешь?

Она засмеялась беззвучно, одними губами.

— Я все думала, скажешь ли ты мне это, и если скажешь, то в какой форме. И решила, что именно так. Как будто речь идет о пустяке: «Может, выпьем бутылку пива?»

— Ладно, допустим, что ты страшно проницательна. Но ты не ответила на мой вопрос.

— И не собираюсь.

— Правильно. Не имеет смысла.

Все было ясно без слов. Ока неожиданно положила мне на плечо руку. Я попытался высвободиться —

очень нужны мне чьи-то утешения, но рука ее еще крепче обняла меня, и я почувствовал, как ее губы прикоснулись к моим.

— Ты мальчишка. Большой мальчишка, — сказала ома потом.

— Хорошенький мальчишка — сорока лет.

— Это ничего не значит. Зрелые люди не принимают серьезных решений после пяти прогулок у моря…

— Их было не пять, а восемь.

Девушка снова улыбнулась.

— Знаю. Но это ничего не меняет.

Мы возвращались к своим временным обителям.

— Ты вернешься домой, начнешь работать и, может быть, подумаешь: «К чему все это было нужно?» Я не хочу, чтобы тебе казалось, будто я и море подвели тебя…

— Вовсе не собираюсь ничего такого думать. Все это чистейший вздор.

Обратный путь показался нам слишком коротким. Вот и ее дом отдыха — нам пора расставаться. Но из ресторана доносится мелодия, знакомая нам обоим, и девушка говорит:

— Пойдем потанцуем. Ведь последний вечер.

— Именно поэтому не хочется его портить.

— Тогда просто посидим…

Юноша и девушка за соседним столиком, наглядевшись друг на друга, встают. Кофе мой давно остыл, и я возвращаюсь к мелким заботам сегодняшнего дня, и в частности, к невыполненному пункту моего плана. Выйдя, нахлобучиваю шляпу на лоб, чтобы поскорей сосредоточиться, и направляюсь к ковчегу мертвеца.

Из всех обитателей налицо одна тетя Катя.

— Все еще нету, товарищ начальник… И обедать не приходила…

— А вообще она приходит когда-нибудь домой?

Катя пожимает костлявыми плечами и сочувственно смотрит на меня.

— Все они, нынешние, такие… Калачом домой не заманишь. Ветер в голове — и только. Вот мы, бывало…

— Да, да, мне известно ваше мнение по этому вопросу, — спешу я остановить водопад. — А почему вы скрыли от меня, что Жанна в тот вечер была у Маринова?

— Жанна?! У Маринова?! Кто вам сказал?

Я доверительно шепчу ей на ухо:

— Ваша приятельница Мара! Ужасная болтушка, знаете…

* * *

До конца рабочего дня остается еще два часа. Я решаю зайти в «дирекцию» — может, готовы уже некоторые справки. В кабинете, как и следовало ожидать, ни души. Бросив шляпу на письменный стол, я закуриваю сигарету и подвигаю к себе телефон. Но не успеваю набрать номер, как меня вызывают к начальнику.

—

Ну, что нового? — спрашивает полковник и, как всегда, указывает на кресло перед самым письменным столом.

— Новости есть… Продвигаемся вперед… По крайней мере в оценке версий… Некоторые отпадают.

— И то хлеб, — улыбается начальник. — Когда количество подозрений уменьшается, решение задачи упрощается.

«Порой настолько, что пропадает охота ее решать», — отвечаю я, но про себя, потому что в служебном разговоре неуместны подобные рассуждения.

Вкратце излагаю новости. Начальник внимательно, с интересом слушает и так же внимательно смотрит на меня своими спокойными светлыми глазами. Потом, по своему обыкновению, встает и, сделав несколько шагов по комнате, опирается с подоконник.

— Да. Ты, по-моему, прав. Улики ведут в одном направлении. Время покажет, верном или нет, но пока все клонится к этому. Хотя, повторяю, не увлекайся. Действуй без предвзятости.

— Нет у меня никакой предвзятости. Даже, откровенно говоря, я иногда задаю себе вопрос: стоит ли из-за смерти такого законченного негодяя, как Маринов, к тому же больного раком, обреченного…

Начальник против обыкновения не дает мне договорить, словно боясь, что я вот-вот ляпну нечто совершенно неуместное. Голос его сух, официален.

— Стоит, нечего и спрашивать. Стоит, хотя и не из-за этого негодяя, а из-за принципа, который тебе доверен и который ты носишь в себе.

Разговор, надо полагать, окончен. Я порываюсь встать. Полковник жестом усаживает меня обратно. Светлые глаза устремлены на меня.

— Кури…

Я закуриваю.

Светлые глаза продолжают изучать меня.

— Ты что-то выглядишь усталым.

— Пустяки! Через мои руки проходили куда более сложные расследования.

— Дело не в сложности, а в отношении.

Начальник опирается о подоконник. Взгляд его светлых глаз меняется. Сейчас он снова неофициальный.

— Вчера мне хотелось тебя предостеречь от лишней мнительности. А сегодня ты ударился в другую крайность… Мнительность и мягкотелость в нашем деле одинаково вредны.

— Я не ребенок, — отвечаю я нервно.

Видно, я и впрямь устал. Полковник ласково улыбается.

— А я и не считаю тебя ребенком. Мы с тобой просто разговариваем. Бывают моменты, — ты их испытал, — когда нам хочется поступать так, как нам подсказывает вкус, наша субъективная оценка. Только мы с тобой, брат, не судьи. А если мы начнем вершить правосудие по собственному усмотрению и желанию вместо того, чтобы вести расследование, не знаю, до чего мы докатимся…

Я, наклонив голову, курю. Все это известно мне не хуже, чем полковнику, хотя у меня на две звездочки меньше. Он угадывает мое настроение.