Инспектор милиции

Безуглов Анатолий Алексеевич

От этих раздумий оторвала меня Люба Коробова.

— Дмитрий Александрович! — прокричала она из ко­ляски, перекрывая шум мотоцикла и встречный ветер.— Отпустите меня из дружины!

— Почему? — крикнул я.

— Слышали, что Сычиха про меня плела? При всех…

— Не обращай внимания.

— Не она одна. И другие, я знаю.

— Уйдешь, будут говорить, что правда это… Дескать, застыдилась.

— Вы так думаете?

— Так.

Километра через три она опять:

— Все равно не нужно это.

— Ты о чем?

— Дружинников, говорю, не нужно. Я в «Литературке» читала, как

один врач, которого обвинили в трусости, когда он не стал связываться с хулиганами, сказал, что это дело милиции…

— Я не читал. Есть такие люди — моя хата с краю.

— Нет, дело не в этом. Он, этот врач, объяснил так: когда он делает операцию, то никому не позволяет ему помогать. Можно напортить. Так же и в борьбе с пре­ступниками и хулиганами. Тоже пусть занимаются люди, имеющие соответствующую профессию.

— Наверное, что-то не так.

— Так. Именно так,— повторила Люба.

— Дружины нужны. Конечно, для определенных це­лей. Они ведь не подменяют собой милицию…

Наша беседа оборвалась. Разговаривать при езде бы­ло очень трудно.

Я подумал, может быть, тот врач кое в чем прав. Взять хотя бы задержание преступника. Столкнись, на­пример, Люба Коробова с вооруженным бандитом, он же ее в два счета отправит на тот свет. Что в этом хорошего заведомо гробить человека?

В школе милиции нам говорили, что было одно время, когда милицию резко сократили, уповая на отряды дру­жинников. Из этого ничего хорошего не вышло. Профес­сия наша как у всех — недоучки и самодеятельность вре­дят делу. А с другой стороны, я ведь не мог бы со всем справиться один. Просто времени и рук не хватило бы. И с основной работой, и со многим другим. Сычиха, Славка Крайнов, порядок в клубе, праздничные гуля­ния… Лучше не перечислять. Нет, без дружины нельзя.

— Домой? — спросил я у Любы возле церкви, мая­ком возвышающейся на окраине Бахмачеевской.

— Я сама дойду, спасибо.

— Сиди.

Я проехал мимо своего дома, сельсовета в другой ко­нец станицы.

— Насчет дружины не отступай,— сказал я девушке на прощание.— В жизни может пригодиться…

Скорее домой! Раздеться, окатиться водой из умы­вальника. Сочинить глазунью из пяти яиц с салом и с помидорами. И макитру молока!

Навстречу мне с завалинки вскочила заплаканная Зара.

— Дмитрий Александрович, Дмитрий Александро­вич…— Она захлебнулась слезами.

— Что случилось?

— Ой, чоро чаво, чоро чаво [10] !

— Что-нибудь с Сергеем?

— Бедный сын мой! Убили его! Коройовав [11] , это Васька! — Она подняла руки к небу и погрозила кому-то.— А дел те марел три годи [12] !

— Зара, я же не понимаю по-вашему!

— Кровь… Я сама видела кровь! Чоро чаво!

10

 Бедный мальчик (цыганск.).

11

 Ослепнуть мне (цыганск.).

12

Проклятие

на твою голову (цыганск.).

— Где кровь?

— Там, там… Славка нашел.

Я развернул мотоцикл, посадил в коляску причитаю­щую на своем языке Зару и с бешеной скоростью по­мчался в Крученый.

А что, оказывается, случилось? Славка выгнал сего­дня стадо в степь, километров семь от хутора. В полдень, расположившись на отдых во время водопоя, он наткнул­ся на засохшую лужу крови.

Парнишка испугался — и бегом к Денисовым. Его страх можно было понять. Таинственное исчезновение Сергея, слухи, расползающиеся по колхозу, пропажа Маркиза…

Предусмотрительный пацан воткнул на том месте палку с белой тряпицей, и мы приехали туда, не блуждая.

Возле палки лежала Славкина сумка от противогаза. Значит, он был где-то рядом.

Я попросил Зару оставаться в стороне, а сам подошел к злополучному месту.

Метрах в пяти от неглубокого ручья на сухой твердой земле, в розетке сломанных, перекореженных веток ракитника, темнела засохшая кровь. И сохранилась она пос­ле того воскресенья только потому, что ливень обошел хутор стороной. На сломанных и частью потоптанных ветках тоже темнела кровь.

Я тщательно осмотрел место вокруг. Но здесь прошло стадо. Коровьи копыта заследили весь берег. Может быть, какая-то из буренок и поломала ненароком куст, под которым виднелась кровь.

Полазив на четвереньках, я всё-таки обнаружил след подкованного лошадиного копыта, у самой воды. Я снял ботинки, засучил брюки и стал бродить по мелкому, неширокому ручью, особенно тщательно оглядывая про­тивоположный берег. Но он густо зарос камышом и осо­кой. Толстая мягкая дернина не сохранила ничего тако­го, на что стоило бы обратить внимание. Я спугнул несколько лягушек, стремглав нырнувших в воду, и по­резал пальцы об острые, зазубренные края осоки.

Оставив свои тщетные попытки, я вылез из воды, обулся.

Зара смотрела на меня с надеждой и страхом. Она начинала меня злить. Стоило разводить панику! Ведь это могла быть кровь какого-нибудь грызуна, забитого хищ­ной птицей, или, что тоже вероятно, одной из буренок, которую за непослушание наказал рогами Выстрел…

— Что вы себе выдумываете ужасы? — спросил я с раздражением, высасывая кровь из тонких, бисерных порезов на руке.

— Сергей… Где Сергей? Нету его…— Зара готова бы­ла опять запричитать.

— Успокойтесь, Зара! С чего вы взяли, что вашего сына убили?

— У Васьки Дратенко вся семья бешеная. Отца но­жом зарезали на праздник.

— Но ведь его зарезали, не он.

— Васькин отец всегда лез в драку. Сам ножом раз­махивал. Несколько человек покалечил…

— А какие претензии были у Дратенко к Сергею?

— Откуда я знаю? Оба горячие, друг другу не уступят.

— Вы хорошо знаете этого Дратенко?

— Конечно.

Я сел боком на сиденье мотоцикла. Солнце уже скло­нялось к горизонту, заливая степь розовыми, подернутыми вечерней дымкой лучами. Далеко, на серебристо-жел­том ковре полыни, двигались по направлению к нам две человеческие фигурки.