Инструкция по ловле ведьм
Шрифт:
…видимо, я задремала, и огни в небе превратились в восковые прозрачные лепестки. Поле заросло низкой, шелковой травой, щекочущей ноги, и цветы, похожие на кувшинки, запутались среди стеблей. Подол мой собирал росу, а сзади солнце пекло немилосердно, жгло спину…
Откуда столько росы, если солнце обжигает?
Я обернулась назад — с головы слетело что-то, зацепив пряди, едва поймать успела — а за спиной, уже подбираясь ко мне, гудело пламя. В руках моих остался венок из бледных, словно неживых цветов.
Никакая
Размахнувшись, я бросаю венок в пламя и бегу.
Едва проснувшись, забормотала, не открывая глаз:
— Куда ночь, туда и сон. Не надо мне таких снов…
Перевернулась на бок, свернувшись клубком, и заснула уже по-настоящему. И видела во сне кучу разноцветных котят с разными глазами — правый голубой, а левый карий…
Проснулась от того, что привычное поскрипывание телеги сменилось глухом стуком. Потянулась, разминая одеревенелое тело, и огляделась.
Колеса бодро выстукивали по бревенчатой мостовой. Лесочки и поля сменились на первые старенькие избы и сараюшки, отмечая въезд в Кочедыково. Улицы, несмотря на ранний час, были полны — кто-то тащил живность на привязи, подростки несли корзины со свежей зеленью и рыбой, горластые дородные бабы, толкаясь и переругиваясь, несли широкие лотки с пирогами. На меня никто не обратил никакого внимания, но я все равно присела на дно, расправив сетку на шляпе.
Возница остановился возле площади, на которой уже было не пробиться, помог мне вылезти, едва не пинками согнал сонного свина, поминая недобрым словом за слегка обгаженный угол телеги, и бодро умчался обратно. Я сжала веревку в потной ладони, выпрямила спину и пошла в народ.
Стоило ступить на заплеванные и засыпанные шелухой доски, как все мое волнение улеглось. Городская толпа или деревенская — какая разница?..
Обходя площадь широким кругом, я благосклонно пробовала все, что предлагали попробовать, и разглядывала снующих туда-сюда людей. Мои запасы монет стремительно уменьшались, а жить без денег я совершенно не любила. Можно было бы продать свина, как и собирались, но эта идея почему-то вызвала в моей душе глухой протест.
Я покосилась на розовое щетинистое ухо и призадумалась. Сроднилась я с ним, что ли…
Из мыслей меня выдернула коварная подножка. Из-под ног с пронзительным кудахтаньем метнулась пестрая курица, отправив меня в полет. Тут-то я и вспомнила, что решила изображать даму, а играть надо или хорошо, или никак.
И проникновенно заверещала.
Каюсь. забыла про намерение не привлекать излишнего внимания.
Шлепнулась я так, что дух выбило. Каждая монетка под корсетом, казалось, навечно отпечаталась на моих ребрах. Вокруг взметнулось облако мелкого сора и куриных перьев.
Окружающие озадаченно примолкли.
Поднимали меня весьма аккуратно.
В первое мгновение я решила, что мне показалось. Потом — что память сыграла со мной злую шутку, находя знакомые черты там, где их нет.
Он стал намного выше — и куда там подростковая нескладность делать! И волосы выгорели, стали совсем золотыми. Только глаза все те же, и солнечные крапинки…
А я ведь видела его издали, и тогда было трудно сохрнять спокойствие, сейчас же сердце вовсе трепыхнулось где-то у горла, мешая вдохнуть.
…- и чего ты воешь? — ворчливо осведомляется Грая над моей упрятанной под подушку головой.
— Ничегоо! — жалобно пискнула я. — Он уехал, совсем, совсем уехал!!
Бесконечно тяжелый вздох.
— Туда ему и дорога. — вполголоса ворчит старая ведьма, скидывая подушку с моего распухшего носа. — И ты хороша, позорище! Подучишься — любой за тобой бегать будет, выбирай только…да получше чем твой Талик конопатый.
— Талаар! — завопила я, оскорбленная до глубины души, и швырнула подушку, целя в кудлатую седую голову.
…сидеть я еще неделю не могла, но выть о своей загубленной любви отучилась.
— Талар… — сорвалось прежде, чем я прикусила язык.
Глава 11
Прищурясь, Талар изучал каждый сантиметр плотной сетки и то немногое, что не было скрыто. Я трижды прокляла свой длинный язык — а мне нельзя, я ж взаправду прокляну! — отряхнула юбку, склонила голову в знак признательности и дернулась было уйти. Молча, как рыба.
Мужчина слегка сжал мою руку выше локтя и негромко спросил:
— Прошу прощения…мы не могли видеться ранее?
Ого, как заговорил! Куда там кудлатому деревенскому пареньку… Я отрицательно покачала головой и попыталась высвободиться. Талар ослабил захват, позволив моей руке выскользнуть — почти. В последний момент перехватил запястье, переворачивая ладонь, и одним движением сдвинул плотный рукав.
Поверх голубых вен и бледной кожи тянулась полоска старого шрама. Память о стремительной ледяной реке и острых булыжниках, одному из которых на откуп остался лоскуток с запястья.
Талар несколько мгновений разглядывал старую рану, которую сам перевязывал когда-то, останавливая кровь, потом наклонился слегка и коснулся шрама губами. Меня словно молнией ударило — от макушки до пяток промчалось что-то обжигающее, стирающее все годы разлуки…
Я выдернула ладонь и зашипела:
— Не смейте меня трогать! Я вас впервые вижу!
Недоверчивое узнавание на лице Талара сменилось полной уверенностью.
— Ула. — прошептал он. Брови поднимались все выше и выше. — Ула.