Инсургент
Шрифт:
Высовывая голову из экипажа, мы видим, что шоссе запружено народом и волнуется, точно русло бурлящего потока.
Еще спрятаны пистолеты и ножи, но извлечено уже из тысячи грудей оружие «Марсельезы».
Земля дрожит под ногами толпы, которая точно отбивает такт; а припев гимна взлетает высоко к небу.
— Стоп!
Дорогу нам преграждают солдаты.
Рошфор выходит из экипажа.
— Я — депутат и имею право пройти.
— Нет, вы не пройдете.
Я бросаю взгляд назад. Во всю длину улицы вытянулась процессия, сбившаяся, нестройная. Было уже поздно, все много пели, устали...
День окончен.
Подле меня семенит мелкими шажками маленький старичок; он один, совсем один, но, я вижу, его провожает глазами целая группа, среди которой я узнаю друзей Бланки.
Этот
Этот одинокий маленький старичок — Бланки.
— Что вы здесь делаете?
Я так и прирос к месту, пораженный внезапной тишиной и безлюдьем.
— Вы хотите, чтобы вас схватили, — проговорил художник Лансон, уводя меня прочь.
На площади мы столкнулись с товарищами; измученные, забрызганные грязью, они шлепали по лужам, оставшимся после дождя.
Мы пообедали вместе в какой-то жалкой харчевне.
Некоторым из нас был дан совет не ночевать дома.
Художник увел меня к себе.
Но они не осмелились арестовать ни одного человека, довольные тем, что накануне не произошло никакой стычки.
Дурной симптом для империи! За недостатком солдат она не послала шпиков. Она колеблется, выжидает, ее дни сочтены. У нее тоже пуля в сердце, как и у Виктора Нуара.
XVI
Берегитесь крови!
Она нужна им, они хотят войны! Нищета наступает на них, вздымается волна социализма.
Простой народ страдает всюду: на берегах Шпрее так же, как и на берегах Сены. Но на этот раз у страдающего народа нашлись свои защитники в блузах, стало быть пора устроить кровопускание, чтобы соки новой силы вытекли через рану, чтобы возбуждение масс разрядилось под грохот пушечной канонады, как разряжается, уходя в землю, смертоносный ток при ударе грома.
117
15 июля. — В этот день (15 июля 1870 г.) правительство Наполеона III обратилось к Законодательному корпусу с просьбой ассигновать средства на проведение мобилизации ввиду «оскорбления Франции Пруссией». Через четыре дня Франция объявила войну Пруссии.
Победят они или будут побеждены, но народный поток, натолкнувшись на щетину штыков, будет разбит о зигзаги побед и поражений.
Так думают пастыри французской и немецкой буржуазии, дальновидные и предусмотрительные.
Впрочем, красные штаны и компьенские стрелки ничуть не сомневаются в победоносном шествии французских войск через завоеванную Германию.
На Берлин! На Берлин!
На одном из перекрестков со мной чуть было не расправилась воинственно настроенная ватага, когда я вздумал высказать ей весь свой ужас перед этой войной. Они обозвали меня пруссаком и, вероятно, разорвали бы на части, не назови я себя.
Тогда они отпустили меня... не переставая ворчать.
— Этот хоть и не из таких, но он тоже не лучше. Они не верят в родину, в братство и в дружбу, им плевать на то, что державы Европы оскорбляют нас.
Пожалуй, мне действительно наплевать на это.
Не проходит ни одного вечера без бурных диспутов, которые неминуемо кончались бы дуэлью, если б сами нападающие на меня не считали, что нужно беречь шкуру для неприятеля.
И часто самыми ярыми шовинистами в наших спорах оказываются наиболее передовые, старики 48 года, бывшие бойцы. Они бросают мне в лицо эпопею четырнадцати армий [118] , подвиги майнцского гарнизона [119] , волонтеров Самбры и Мааса и 32-й полубригады. Они забрасывают меня деревянными башмаками мозельского батальона, тычут в глаза заслугами Карно [120] , султаном Клебера.
118
Четырнадцати армий. — Здесь и дальше перечисление тех патриотических усилий и военных подвигов,
119
Майнцский гарнизон. — В 1793 г. французский гарнизон, занимавший крепость Майнц, выдержал продолжительную осаду со стороны войск монархической коалиции.
120
Карно Лазар (1753—1823) — французский военный инженер, член Конвента. В качестве члена Комитета общественного спасения занимался организацией военных сил республики, получил прозвище «организатора победы». После реставрации Бурбонов (1815) эмигрировал в Бельгию.
Мы взяли полосы материи и, написав на них обмакнутой в чернила щепкой: «Да здравствует мир!» — ходили с ними по всему Парижу.
Прохожие набрасывались на нас.
Среди нападающих были агенты полиции, но они не подстрекали толпу. Они довольствовались тем, что выслеживали людей, на которых обрушивался гнев толпы, и тогда они выбирали среди них тех, кого знали как участников какого-нибудь заговора, кого видели на собраниях, в день демонстрации на могиле Бодена [121] или на похоронах Виктора Нуара. И как только человек был намечен, свинцовая дубинка и кастет расправлялись с ним. Боэра [122] чуть не убили, другого сбросили в канал.
121
Демонстрация на могиле Бодена. — левореспубликанского депутата Бодена (1811—1851), убитого на баррикаде во время бонапартистского государственного переворота, произошла 2 ноября 1868 г.
122
Боэр Анри (род. в 1852 г.) — студент и литератор (театральный критик); после подавления Коммуны был сослан за участие в революционных событиях 1870—1871 гг. После возвращения из ссылки отошел от революционного движения.
Порой меня охватывает постыдное раскаяние, и я испытываю преступные угрызения совести.
Да, сердце мое переполняется сожалением, — сожалением о принесенной в жертву юности, о жизни, обреченной на голодание, о моей попранной гордости, о моей будущности, загубленной ради толпы. Я думал, что эта толпа наделена душой, и мечтал посвятить ей когда-нибудь все свои мучительно накопленные силы.
И вот теперь эта толпа следует по пятам за солдатами. Она идет в ногу с полками, приветствует радостными кликами офицеров, на чьих погонах еще не высохла декабрьская кровь, и кричит: «Смерть!» — нам, желающим заткнуть корпией раструбы сигнальных рожков.
Это самое глубокое разочарование в моей жизни!
Среди всех унижений и неудач я хранил надежду на то, что настанет день — и народ отомстит за меня... И вот этот самый народ только что избил меня [123] , как собаку. Я весь истерзан, и в сердце моем бесконечная усталость...
Если б завтра какой-нибудь корабль согласился взять меня к себе на борт и увезти на край света, я уехал бы, стал дезертиром из чувства отвращения, отщепенцем всерьез.
123
...этот самый народ только что избил меня... — Валлес ошибался: в большинстве своем это были не трудящиеся, а переодетые в рабочие блузы полицейские агенты и праздношатающиеся обыватели.
— Но разве вы не слышите «Марсельезы»?
Она внушает мне ужас, ваша теперешняя «Марсельеза». Она стала государственным гимном. Она не увлекает за собой волонтеров, она ведет войска. Это не набат подлинного энтузиазма, это — позвякивание колокольчика на шее прирученного животного.
Какой петух возвещает теперь своим звонким «ку-ка-ре-ку» выступление полков? Какая идея трепещет в складках знамен? В 93-м году штыки поднялись от земли с великой идеей на острие, как с огромным хлебом: