Инсургент
Шрифт:
Слабым голосом, спокойно и сдержанно он дал им понять, в чем заключается опасность, указал на средства, какими можно избежать ее, прочитал целую лекцию политической и военной стратегии.
И Гарнье-Пажес в своем высоком воротничке, и Ферри со своими бакенбардами, и бородатый Пельтан — все они имели вид школьников, уличенных в полном невежестве.
Правда, Гамбетта не присутствовал, а Пикар явился лишь в середине заседания.
После Бланки слово взял Мильер. От имени революционеров он требовал отправки комиссаров за пределы Парижа, «чтобы представить народ армиям».
— Послушайте, Вентра, — говорит толстяк Пикар, увлекая
...Красные? Где красные? — прибавил он, подражая завсегдатаям дешевых танцулек, которые кричат: «Визави? Где визави?»
И расхохотался.
Затем, нагнувшись к самому моему уху и поводя пальцем у меня перед носом, сказал:
—Но вы, хитрец, вы никуда не поедете! Готов держать пари на кролика, что не поедете!
Я не держу пари на кролика... слишком дороги они сейчас. К тому же я проиграл бы. Точно так же, как и он, я не понимаю этих кандидатур, представленных на утверждение правительства.
Нельзя оставлять город, когда в нем голод и тридцатиградусный мороз: этот голод и этот холод подготовляют горячку восстания. Нужно оставаться там, где подыхают.
Да и нечего рассчитывать на то, что провинция, не пожелавшая прийти нам на помощь, зашевелится вдруг только потому, что в одно прекрасное утро явятся люди из Парижа и начнут вечером разглагольствовать в клубах.
Но зато это будет совсем «как в 1793 году».
Так думают люди убежденные, а те, что себе на уме, считают, что раз поставил ногу в стремя официального положения, то уж ни кулаки восстаний, ни выстрелы реставраций не должны выбить тебя из седла.
— Черт бы вас побрал! — кричит Пикар своим коллегам. — Отправляйте их, и пусть их там повесят, или пусть они сами лезут в петлю, если им угодно. Когда затрещит их собственный затылок, они уж не станут толкать вашу башку в ошейник гильотины... будьте спокойны! А когда все утрясется, они еще будут просить, чтобы вы дали им у себя местечко и легализовали их мандаты бунтарей. Так всегда бывает.
Однако эта философия никак не устраивает власть; она не желает показать вида, что уступает толпе, и хочет играть роль Юпитера-громовержца, изрекающего «Quos ego» [150] , перед которым смиренно отступают пенящиеся волны.
150
Quos ego — «Вот я вас» — угроза, которую римский поэт Вергилий (70—19 гг. до н. э.) вкладывает в уста бога морей Нептуна, разгневанного на ветры, разбушевавшиеся над морем.
Но они грозно вскипели однажды вечером. Мы, группа командиров предместий, в полной парадной форме пришли спросить, не издеваются ли над народом?
Явились Ферри и Гамбетта и затараторили во имя отечества и долга... Гамбетта был резок и распекал нас.
Но мы дали отпор холодно и твердо.
Лефрансе высказался, за ним другие:
Не зная что ответить, они начали грозить.
— Я велю вас арестовать, — заявил мне Ферри.
— Посмейте только.
Они не осмеливаются и с жалким видом отступают. Гамбетта улизнул под шумок, выбросив последний заряд красноречия.
Ферри, разыгрывающий роль смельчака, остается. Его окружают, теснят... Никто не знает, чем закончится этот вечер и будет ли каждый из нас ночевать у себя дома.
Несколько командиров шепчутся в углу; видно, как их руки сжимают эфесы сабель.
— Вентра, вы с нами?
— В чем дело?
— Нас здесь сотня, мы представляем сто батальонов. Из этой сотни только человек восемь за Гамбетту и Ферри. Что, если остальные девяносто два скажут этим восьми и тем двум: «Вы наши пленники»?
Мысль пришлась по вкусу. Через час может случиться много нового.
Но по нашим губам и глазам было нетрудно догадаться, о чем мы сговариваемся.
Не опередят ли нас? Не вызовут ли роту с караула, чтобы окружить и обезоружить нас?
Нет. Они не уверены даже в тех, кому поручили защищать себя.
Необходимо все же предотвратить опасность.
Кто их спасет?
Два человека: Жермен Касс, разыгрывающий непримиримого, но одной ногой стоящий в их лагере, и Вабр [151] , всегда бывший с ними.
151
Вабр Луи — один из наиболее жестоких версальских офицеров, председатель военного суда в Шатле, ежедневно присуждавший к расстрелу сотни коммунаров.
Они вдруг исчезают, но через несколько минут появляются, возбужденные и запыхавшиеся.
— К укреплениям! К укреплениям!
Сбегаются со всех сторон.
— К укреплениям! Неприятель прорвал наши линии! Бастионы взяты!
Никто уж не думает больше о заговоре, а если некоторые и продолжают лелеять мысль о нем, то они хорошо понимают, что этот маневр убивает их.
Вот как случилось, что однажды вечером на прошлой неделе ратуша ускользнула из рук нескольких решительных командиров, хотевших овладеть ею.
Но терпение!.. Они еще возьмут свое!
XXI
Уде и Малле врываются ко мне в комнату и сообщают о бойне, о поражении при Ле-Бурже [152] .
— Уде, отыщи горниста!.. Малле, раздобудь топор!.. Барабаны, бейте сбор!..
Вся улица охвачена волнением. Трубы и барабаны неистовствуют. У Малле в руках топор.
И вот под тем самым окном, где недавно кричали: «Долой командира!», — сотни людей ждут, чтобы Вентра растолковал им, почему он поднял тревогу.
152
Ле-Бурже — 30 октября 1870 г. прусские войска заняли расположенный близ Парижа городок Ле-Бурже. 8-тысячный гарнизон его оказал ожесточенное сопротивление врагу. Главнокомандующий генерал Трошю не оказал гарнизону своевременной помощи.