Интернат

Черных Вероника

Денис слушал, крепко зажмурившись, и ничего не отвечал. Голос Кедраша журчал, он успокаивал, убаюкивал, убаюкивал, и вскоре Денис уснул.

Серафим потихоньку нырнул в свою кровать. Он долго не спал, хотя глаза его были закрыты. Перед глазами его жили картины, его небогатой, трудной, но счастливой жизни с родителями, братьями и сёстрами.

Недавно срубленный дом светел и не убран из-за недоделок и вещей, которые пока некуда складывать. Зато настоящая печка есть! Тепло от неё душистое…

Серафим вместе со старшим братом, окончившим

школу и поступившем в духовную семинарию, помогал отцу рубить и складывать в поленицу дрова. Отец работал в одной строительной фирме архитектором. А по выходным и праздникам служил алтарником в ближайшем храме Живоначальной Троицы.

Красивый храм, величественный. С приделом Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник». На территории церкви уже лет сто пятьдесят бьёт родник. Над ним перед революцией 1917 года установили часовенку, а в двадцать первом веке родник спрятали в трубы, и он вырывался к людям из мраморного фонтанчика-чаши. Народу сюда набегает – уйма. В любое время года.

Старший брат Серафима Павел два года отвечал за колокольные звоны. Старшая сестра Пелагия – за чистоту в часовенке со святым источником. Она заканчивает обучение в Свято-Троицкой лавре на регента. Познакомилась с молодым выпускником семинарии, будущим священником Антонием. Замуж через месяц выйдет. А Серафим на венчание не попадёт.

Во-первых, из-за «религиозного дурмана», попирающего права ребёнка на свободу от религии, а во-вторых, из-за шишки, которую Серафим получил в бане, поскользнувшись на мыльном полу.

Шишку заметили в школе и просигналили органам опеки и милиции. Завели дело об избиении, и Серафим тут же изъяли из семьи. Состряпанное обвинение в суде растаяло, но опека подала апелляцию, и Серафима родителям не отдала. Вот и мается Серафим Кердринский в интернате уже с августа, и придёт ли конец мыканьям, неизвестно. Одна молитва и надежда на Бога остались…

Открыто молиться ему запрещали, и потому он произносил заветные слова про себя, втайне.

Беспардонный звонок выбил из мальчиков сон. Они вскочили, принялись лихорадочно застилать постели. Денис проснуться никак не мог. Серафим, увидев, что он не встаёт, прыгнул к нему, затормошил:

– Денис, вставай скорей, слышь! Тебе попадёт, если щас же не встанешь!

– Оставь его, Кедраш! – посоветовал Щучик.

– Он к Фуфайкину на разогрев спешит! – насмешливо предположил Певунец. – Розги понравились, а, Enter?

Денис яростно замотал головой, потёр глаза кулаками.

– Об тебя сигареты ещё не тушили? – раскрыв широко глаза, спросил Щучик.

Enter содрогнулся.

– Это же больно! – возмутился он. – Они права не имеют!

– Правда, что ли? – усмехнулся Щучик. – Показать?

Не дожидаясь ответа, он поднял на спине майку. На желтоватой коже Денис увидел маленькие круглые пятнышки коричневого цвета. Щучик одёрнул майку, снова усмехнулся и продолжил застилать постель. Денис тоже. У него получилось не так ровно и аккуратно, как у других: он делал это впервые и,

к тому же, у него ныла спина от вчерашних побоев. Но, по крайней мере, он старался.

Гарюха, обозрев его достижения, дёрнул бровью и поправил, где надо.

– Я тебе пару раз покажу, как надо стелить, а потом пусть Фуфайкин тебя учит, – проворчал он, и Enter пискнул:

– Спасибо!

– Да всегда за натуру пжалста! – хмыкнул тот.

– Одевайся теперь, – подтолкнул Серафим, – и поторопись: скоро Ренат Абдуллович придёт, а перед этим надо умыться. Туалет в конце коридора. Идём скорее, не застревай.

Enter надел свои кроссовки. Другие мальчишки щеголяли в казённых сланцах.

В туалете с несколькими кабинками была очередь, но она двигалась довольно быстро. Туалет, раковина – и обратно в комнату.

Ренат проверил кровати (при осмотре «ложа» Дениса он покосился на Гарюху, но ничего не сказал), внешний вид и собранность воспитанников и повёл их в столовую. Ячневая каша с комками и крошечным кусочком подтаявшего масла, чай и кусок хлеба с сыром вдохновлял мало, но… Денис безропотно проглотил свою порцию и подумал, что мог бы съесть ещё. Он с призраком надежды посмотрел на поваров, стоящих на раздаче, но сидевший рядом Щучик прошептал:

– Добавка только мёртвым.

– Кто хочет похудеть, жалуйся на родаков, – прошептал с другой стороны Певунец, – и жир растает в интернате номер тридцать четыре «Колосок».

У выхода снова тусовалась компания «старшаков». Они внимательно всех рассматривали и выбирали себе жертву. Денис тоже сие не миновал. Высокий «старшак» с большими серыми глазами и тонкими губами, с прыщеватой кожей, схватил Дениса, пытавшегося прошмыгнуть тише мышки, за ухо и притянул к себе. Лабутин взвизгнул. Сероглазый «старшак» спокойно сказал:

– Не вопи. За шум вдвое получишь. А то ещё помойку отправишься сортировать.

– Чего? – струхнул Enter.

– Того, – обрезал «старшак». – Реально говорю – на помойку наряд напишу, если орать будешь. – Пуга шума не выносит.

– Он не знает, кто такой Пуга, – сказал другой «старшак», пониже ростом, но такой же сероглазый. – Повезло парню.

– Узнает, был бы жив.

Они вдвоём зажали Дениса между собой. Все проходили мимо, никто не задерживался. А Вовка Дракин и голову не повернул. Предатель. Но Enter и зубами от злости скрипнуть не успел: «старшаки» угостили его парой ударов по почкам, вывернули уши и прошипели:

– Мы из тебя виртуальную дурь сперва выбьем, а потом обратно вобьём. После уроков придёшь в нашу комнату полы мыть.

– Вздумаешь жаловаться – уроем урода, – обещали. – Наши «шишаки» только поржут над тобой и в карцер сунут грешки замаливать. «Шишаки», чтоб ты знал – это Пугинский и Крисевич, начальство наше.

– Боги и крыша. Они – памятники для народа, мы – постамент, а вы – грязная клумба вокруг плиты, на которой стоит постамент. Намотал сопли? Ну?

– Н-намотал, – икнул Денис, кривясь от боли.