Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство

Адамович Надежда

И рече мужу своему: «Господине мой и свете очию моею! Азъ на тя не могу зрети. Егда глаголеши ко мне, тогда взираю и обумираю, и въздеръжат ми вся уды тела моего, и поничю на землю».

Говорит она мужу своему: «Господин мой и свет очей моих! Я на тебя не в силах смотреть: когда ты говоришь со мной, тогда лишь гляну — и обмираю, и содрогаюсь всем телом, и падаю на землю» [115] .

Такая страстная речь приведена… в «Слове Даниила Заточника» как образец речей жены злой, неверной, которая признается супругу в пылких чувствах.

115

Слово Даниила Заточника / подг. текста, пер. и коммент. Л. В. Соколовой.

Может сложиться представление, что любовь, какой ее понимают наши современники, была неизвестна в прошлом. Но это не так. По словам отечественного историка Вадима Долгова (род. 1972), исследующего именно повседневную жизнь Древней Руси, то чувство, которое известно нам как

любовь, называлось по-другому: жалость, тоска по кому-то, горение сердца [116] . Еще говорили: «Похоти разгорелись».

Отсюда и пошло то самое «жалеет — значит любит»! «Жалеть», имея в виду «любить», в старину говорили в большинстве российских губерний. Причем такое значение сохранялось даже в начале XX века. Русская писательница Надежда Тэффи (1872–1952) пишет: «Между прочим, ведь “любить” интеллигентское слово. Народ говорит “жалеть”. Как это глубоко и горько» [117] .

116

Долгов В. Быт и нравы Древней Руси. — М.: Яуза: Эксмо, 2007.

117

Тэффи Н. Предел: повесть // Страшный ужас: авторский сборник. — М.: Эксмо, 2011.

Любимого человека всегда «жалеют»: например, в Калужской губернии «жалкий» — это «милый», «дорогой». В Псковской «жалена» — «любимый», «милый». «Прощай, жалкий!» — могла сказать влюбленная девушка своему возлюбленному. А о себе подумать: «Он меня жалеет, с другой не сменяет!» За любимого русские женщины болели душой, сострадали ему: «болезненький», «боля» — эти слова тоже обозначают возлюбленных. Вот такая загадочная русская душа, вот такая любовь по-русски!

Для более интимных отношений на Руси были в ходу свои слова: «любосластие», «любоплотствование», «похотьствовать», «спать», «залежать», «разжение плоти». В некоторых средневековых текстах половой акт обозначали словом «колотье». Судя по всему, влюбленные между собой говорили достаточно откровенно. Церковные исповедники среди других грехов выделяют и «замолвить срамное слово ради похоти» или «блуда ради» [118] .

118

«А се грехи злые смертные…»: любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X — первая половина XIX в.).

^{Великороссы разных губерний. Псков. Тверь. Смоленск. Калуга. Тула. 1862. Иллюстрация из книги Pauly Theodore, de. Description ethnographique des peuples de la Russie. Par T. de Pauly. Publie a I’occasion du jubile millenaire de I’Empire de Russie. Saint-Petersbourg, 1862}

Одна жительница Древнего Новгорода по имени Милуша написала другой, Марене, письмо с очень непристойными выражениями [119] . В литературном переводе письмо звучало так: «Маренка! Пусть напьется [набухнет] вульва и клитор [родящее лоно]». И здесь нет ничего постыдного, просто таким образом сваха Милуша желает невесте, которую выдала замуж, поскорее забеременеть.

119

Грамота № 955. — URL: gramoty.ru/birchbark/.

Похоже, это часть традиционных «срамных» свадебных песен, бытовавших на русской земле вплоть до XX века. Судя по тому, что даже населенные пункты в то время часто называли так «матерно», что наш современник бы раскраснелся, такие слова воспринимали как самые заурядные, не постыдные, а обозначающие конкретные органы. Значит, и о взаимоотношениях обычные люди говорили между собой с предельной откровенностью. Несомненно, бытовали и непристойные, по современным меркам, изображения. Наиболее известна «срамная» археологическая находка — так называемый запретный рисунок с Золотых ворот в Киеве; он был обнаружен при раскопках, проведенных советским историком и археологом Сергеем Высоцким в 1981 году. На этом граффито изображены мужчина и женщина во время коитуса, в лучших традициях порнографии ХХ века.

^{Граффито на фрагменте древней штукатурки Золотых ворот в Киеве. XI в. Фото и прорись по фотографии (раскопки С. А. Высоцкого, 1981). Писаренко Ю. Запретный рисунок из Золотых ворот Киева // Ruthenica, 2005. Т. 4. С. 22–31}

Портретная тщательность изображения мужчины и его платья, — рассуждает археолог Юрий Писаренко, — свидетельствует о том, что это либо сам автор, либо кто-то из его знакомых, кого он увидел в подобной ситуации. Если же это — автопортрет, то, возможно, он фиксировал уже случившееся или же передавал эротическую фантазию «неизвестного художника» [120] .

120

Писаренко Ю. «Запретный» рисунок из Золотых ворот Киева // Ruthenica. — 2005. — Т. 4.

Исследователи отмечают, что мужские и женские половые органы в русском фольклоре — отдельные персонажи, и истоки русской эротики лежат в мифе. Соединение мужского и женского начал рождают мир, причем особое внимание уделяется именно женским гениталиям: «Согласно фольклорным текстам, женское лоно как бы объемлет собой весь мир, поглощает его, заглатывает и само же потом выплевывает или рождает» [121] .

Уже

упоминавшийся Адам Олеарий, побывав на Руси, пришел к интересному выводу: «…насколько русские охочи до телесного соития и в браке и вне его, настолько же считают они его греховным и нечистым…» [122] Английский посол Джайлс Флетчер ему вторит: «…[о невоздержании] я и говорить не стану, потому что оно так грязно, что трудно найти приличное для него выражение. Все государство преисполнено подобными грехами» [123] . Писатель и философ Николай Чернышевский (1828–1889) приводит свидетельство шведского дипломата Петра Петрея де Ерлезунды об обычае русских мужей и вовсе сдавать своих жен в аренду: «Часто небогатый служилый или торговый человек сам предлагал свою жену богатому человеку за несколько рублей, и даже сам стоял на страже во время любовного свидания, пока жена не отдаст ему полученную плату» [124] .

121

Русский эротический фольклор. Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки / сост., науч. редакция А. Л. Топоркова. — M.: Ладомир, 1995.

122

Олеарий А. Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами). — М.: Русич, 2003.

123

Флетчер Дж. О государстве русском. — М.: Захаров, 2002.

124

Чернышевский Н. Г. Собрание писем царя Алексея Михайловича // Полное собрание сочинений: в 15 т. Т. IV. — М.: ОГИЗ ГИХЛ, 1948.

Мы уже упоминали, что к свидетельствам иностранных писателей следует относиться очень осторожно, но то, что Древняя Русь жила весьма разнообразной любовной жизнью, демонстрируют и другие памятники древнерусской литературы — епитимийники. Это сборники вопросов, которые должны были задавать священники своей пастве на исповеди; и чего здесь только нет! От различных сексуальных извращений, пьяного блуда, свального греха до супружеских измен и даже деталей интимной жизни супругов. Да и народные праздники в те времена были не менее бурные. Мы уже говорили о русалиях, которые православные писатели определяли как «бесовские игрища». Эти праздники дошли до наших дней в почти неизменном виде — спустя века после принятия христианства. Например, в грамоте Алексея Михайловича (1647) отмечается:

В навечери Рождества Христова, и Васильева дни, и Богоявления Господня клички бесовския кличут: коледу, и таусен, и плугу, и многие человецы неразумием веруют в сон, и встречу, и в полаз, и в птичей грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небыльные; и празнословие смехотворением и кощунанием, и души свои губят такими помраченными и беззаконными делами; и накладывают на себе личины и платье скоморожское, и меж себе, нарядя, бесовскую кобылку водят; и в таких в позорищах своих многие люди в блуд впадают… [125]

125

Харузин H. H. К вопросу о борьбе московского правительства с народными языческими обрядами и суевериями в половине XVII века // «А се грехи злые, смертные…»: русская семейная и сексуальная культура глазами историков, этнографов, литераторов, фольклористов, правоведов и богословов XIX — начала XX века: в 3 кн. Кн. 1 / изд. подгот. Н. Л. Пушкарева, Л. В. Бессмертных. — М.: Ладомир, 2004.

Так, в 1571 году игумен Памфил с негодованием ярко и эмоционально описывает русские обряды в ночь на Ивана Купалу, в которую не только жгли костры да собирали травы:

Еда бо приходит велий празникъ… мало не весь град взъмятеца и възб

сица бубны и соп

ли… и всякими неподобными играми сотонинскыми, плесканием и плясанием. <…> Женам же и д

вам плескание и плясание, и главам их накивание, устами их неприязненъ кличь и вопль, всескверненыя п

сни, бесовская угодиа свершахуся, и хрептом ихъ вихляние, и ногам ихъ скакание и топтание; ту же есть мужем же и отроком великое прелщение и падение, но якоже на женское и девическое шатание бдуномъ и възр

ние, такоже и женам мужатым безаконное осквернение, тоже и девам растл

ние [126] .

Рекомендуем посмотреть.

Яков Павлов. Ночь под Ивана Купала. 1911

Ростовский музей изобразительных искусств

126

Послание игумена Памфила / подг. текста, пер. и коммент. В. И. Охотниковой // Библиотека литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ; под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. — СПб.: Наука, 2000. — Т. 9.