Интроверт
Шрифт:
– Ты это серьёзно? – удивлённо ответил Саша, – а как же диплом? Как ты будешь потом работать? Придумал опять какую-то хрень. И вообще, ты не осмелишься это сделать, ты постоянно всего боишься. Ты боялся даже позвонить врачу, чтобы записаться на приём. Помню, просил меня позвонить. А тут ты вот так возьмёшь и пойдёшь забирать документы? Я тебе не верю…
И всё-таки, он был прав – ничего я не скажу и документы не осмелюсь забрать. Я просто промолчал. Следующие пару минут мы молча поднимались по ступенькам.
Когда я зашёл в кабинет, увидел Наталию Фёдоровну, сидящую за столом. Она очень быстро что-то записывала. На ней были очки в круглой оправе с толстыми линзами. Волосы седые, морщины разрезали её лицо, и создавалось
Фёдоровна оторвалась от писанины, когда я подошёл ближе, спустила очки ниже на нос, посмотрела на меня – как мне показалось – с презрением и сказала:
– Явился. Это ведь сколько наглости нужно: две недели не появляться в колледже, да ещё не брать от меня трубку! Это безобразие, – крикнула она, – ты что с себя возомнил? Ты думаешь можешь делать всё что захочешь? Хочешь, ходишь на занятия – хочешь, не ходишь? Ты будущий юрист! Хотя, о чём я вообще говорю, какой из тебя юрист, оболтус – это твой максимум. Я уже звонила твоей маме и расска…
Я перебил поток её возмущения, спокойной и уверенной фразой:
– Я болел. Мне было очень плохо, так плохо что я не в силах был разговаривать. Но я уже поправился и приехал, буду учиться дальше. Всё хорошо.
– Не держи меня за дуру, Леонид. Кого-кого, а меня ты за дуру, пожалуйста, не держи.
Почему она думала, что я могу держать за дураков всех, кого захочу, но только не её. Разве она какая-то особенная? И вообще, почему она ставила себя выше других? Она думала, что любой другой бы поверил в моё оправдание? Только она одна такая проницательная, сразу меня раскусила?
– Я не держу. Просто сказал, как есть и всё.
– Ты понимаешь сколько ты пропустил? Сейчас период зачётов, а у тебя ни один предмет не сдан! Как ты собираешься исправлять ситуацию? Я тебе помогать не буду, с меня хватит! Делай что хочешь, но всё должно быть сдано до конца месяца! Иначе тебя отчислят! От-чис-лят! Ты это понимаешь?
Она уже встала со стула и начала ходить туда-сюда передо мной. Размахивала руками, как будто случилась непоправимая беда. Брала в руки бумаги, показывала мне мои оценки, кидала их обратно на стол, брала опять, и так пару раз. Писала какие-то цифры на доске. Постоянно добавляла к каждой фразе что я оболтус. Открывала окно, закрывала окно. В конце концов взялась поливать вазоны и немного успокоилась.
Я сидел, молчал и не понимал: почему эту старую женщину так волнует моя судьба? Разве ей не должно быть всё равно на меня – как мне на неё? Разве мало других забот тебе? Сказала бы что меня могут отчислить и всё. Нет, нужно устроить целую эпопею, просто высосанную из пальца. Она волновалась за мою судьбу, больше чем я сам. Ведь мне было абсолютно всё равно: отчислят меня, или нет.
Мне стало очень жарко, ведь я сидел в пуховике, а топили в колледже очень хорошо. Футболка уже прилипла к спине, я поскорее хотел выбежать
После, примерно, двух минут молчания Фёдоровна сказала:
– Можешь идти, но помни всё что я тебе сказала. Сдай все зачёты. Твоя мама не переживёт отчисления.
– Хорошо, – сказал я и вышел с кабинета.
Под кабинетом меня ждал Саша, он всё слышал. За ухом он держал сигарету, она немного запуталась в волосах, на голове у него постоянно было безобразие. Он уже был в полной готовности для перекура и беседы о моём разговоре с Фёдоровной.
– Ну, что там? – с интересом спросил Саша.
– Сам не знаю. Раздражает меня всё это. Грозила отчислением, но мне вообще без разницы. Я и так хочу забрать документы. Пошли лучше на свежий воздух, покурим, уж очень жарко тут.
– Конечно, в пуховике сидеть.
Мы вышли во двор колледжа, прошли немного налево, за здание, чтобы учителя не видели (нам запрещалось курить на территории бурсы), и закурили. Начал падать лохматый снег. Иногда снежинки попадали на сигарету и оставляли мокрые пятна. Дым, который мы выдыхали вперемешку с паром, казался огромными тучами, в которых вот-вот и потеряешься. Пальцы начали краснеть, было больно сгибать их в кулак. Мы курили молча. Я вообще не очень люблю разговаривать. Как вы заметили, по моим диалогам. Эти постоянные пустые разговоры, не могу их терпеть, вокруг все разговаривают лишь бы не молчать, сути никакой, молчать ведь – куда приятней, голова не забивается этим шумом человеческих голосов, и ты думаешь только о своём.
Докурив, мы бросили бычки в снег и пошли в здание. Перемена давно закончилась, шла лекция по уголовному праву. Я постучал в дверь, зашёл и сказал:
– Добрый день, можно сесть?
Учитель был явно не в духе. Не помню, как его зовут, это и не важно. Он что-то писал на доске, в одной руке держа конспект, в другой мел, бросив всё это он обернулся к нам и начал говорить:
– Так, кто тут у нас? Жуков и Зайцев? Почему опоздали, почему я не слышу извинений? Так от вас ещё и сигаретами воняет! Это полное неуважение к учителю!
– Можно сесть? – спокойно повторил я.
– Можно сесть!?Можно сесть!? – удивлённо заорал учитель, – да что это такое, ты как себя смеешь вести!? Вышли, зашли обратно, извинились и только потом я подумаю о том, можно вам сесть или нет!
– Но мы просто хотим сесть, зачем устраивать скандал на ровном месте? – сказал я, смотря на него с каменным лицом.
И тут он просто озверел. Подошёл ко мне почти в плотную, начал орать на меня, угрожать плохими оценками (на которые мне было просто насрать). Я отходил, он подходил опять. Какого-то чёрта начал бегать по аудитории, подходить к студентам и спрашивать: нормально ли я себя веду, видели ли они когда-то подобное. Все начали смеяться. Кто-то выкрикивал тупую несуразицу, начался полный хаос. Здесь, как и в кабинете Фёдоровны было очень душно, а я всё так же был в пуховике. У меня слиплось от пота абсолютно во всех местах, которые вы себе только можете представить. Но учитель не останавливался орать, похоже ему это нравилось больше чем обучать, ведь он теряет кучу своего времени на какую-то ругань. Он мог бы за это время продиктовать несколько страниц важной информации для студентов – но он просто орет. На его лице уже переливались разные оттенки лилового и красного цвета, на лбу вылезла вена, он постоянно обтирал руки о свои брюки, вытирая с них пот. Я просто стоял и смотрел на весь этот цирк – по-другому это не назвать. Я пытался в голове придумать смысл всему этому, как-то оправдать поведение учителя, но ничего не вышло. Градус всё накалялся, и я решил пойти открыть окно, чтобы мы все здесь не задохнулись нахер. Учитель орал на меня с другого конца аудитории, я уже даже не мог разобрать его слов. Саша стоял возле меня и смотрел явно встревоженными глазами (похоже он переживал что о курении и этом случае узнает его мама).