Интроверт
Шрифт:
Мои размышления перебил Викторович внезапным вопросом:
– Кстати, как зовут твою собаку?
– Не знаю.
– Как это, ты не знаешь?
– Просто это не моя собака. Я помню, как она вчера привязалась ко мне. Не знаю, что теперь с ней делать, я живу в съёмной, маленькой комнате и мне некуда её взять. Выпущу обратно на улицу, наверное.
– На какую улицу?! Ты что?! Даже и не думай, она очень хорошая. Давай я лучше у себя оставлю, ей здесь будет хорошо. Что ты на это скажешь?
– Зачем вы спрашиваете, это не моя собака, делайте что хотите.
– Ну и отлично, назову её… Герда, – с улыбкой на лице сказал Викторович.
– Отличное имя, – сказал я, посмотрев на собаку.
Имя
Я поблагодарил за еду и за чай, встал и пошел в комнату, в которой проснулся. Она была похожа на мою комнату в квартире Давида. Мебели мало: диван, шкаф, стол, стул, две полочки на стене над столом. Обои какого-то бледно-зелёного цвета и опять ковёр. Увидел свою одежду, она лежала на стуле. Я начал рыться по карманам в поисках телефона. Телефон был найден, включив его, я сразу набрал маму. Позвонил раз, потом второй, потом третий – не берёт. Единственное, что мне приходило на ум, это то, что она в больнице, а телефон лежит дома. Не знаю уже из-за чего мне беспокоиться. Из-за мамы, из-за убийства, или из-за того, что я нахожусь непонятно где.
Я узнал у Викторовича, в каком мы районе, но ехать на квартиру Давида не хотел. Я вообще ничего не хотел. От полного непонимания, я оделся, плюхнулся на кровать и закурил (в одном из карманов я нашёл пачку «Мальборо», там была последняя сигарета). После пары затяжек, зашёл Викторович и громко сказал:
– В моём доме не курят! Сейчас же выброси эту дрянь!
– И-и-извините, – задыхаясь от дыма, сказал я, – я т-тушу, тушу.
Почему-то мне показалось, что я в квартире Давида, из-за этого и закурил. Уж больно похожи эти комнаты. Затушив сигарету о пачку, я открыл окно и выкинул.
Я попросил у Викторовича, побыть у него ещё пару часиков, чтобы остаточно прийти в себя. Он согласился и вышел с комнаты. А в моей голове, всё больше и больше было мыслей о тюрьме. Я думал о том, как мне избежать всего этого, хотя раньше, я осуждал убийц и придерживался мнения, что все преступники должны понести наказания. «Если бы я кого-то убил, я бы сам пошёл в тюрьму, всё должно быть по справедливости» – думал я раньше. Но теперь, когда я не просто человек, который смотрит новости о убийствах и о том, как преступники пытаются убежать от наказания, а сам преступник и убийца, я начал думать совсем по-другому. Думаю, каждый бы начал думать по-другому, и никто бы сам не сунулся в тюрьму, даже самый справедливый человек. И вообще, я не совсем-то и виновен, учитель первый начал тот скандал, первый полез толкать меня, я просто оборонялся. Да и умер он не сразу, а уже в реанимации, это врачи сделали ошибку. Да, точно, виновны врачи.
Я передумал кучу вариантов о том, как избежать наказания, вспоминал разные фильмы о преступниках. Тут мне пришёл в голову сюжет из фильма «Пролетая над гнездом кукушки», и я решил – надо ложиться в психиатрическую больницу. Мне показалось это гениальной идеей, нужно было сегодня же туда ехать.
Прошло где-то часа два, пока я лежал и думал о своей дальнейшей жизни. Я уже представлял, как я живу в больнице, хожу в белой пижаме, принимаю какие-то таблетки, выхожу на прогулку со всеми, и всё вроде не плохо – уж лучше, чем в тюрьме. Одно было только странно, почему мне никто не звонит по поводу убийства,
Лёня начал собираться и уходить. По пути в больницу он решил ещё зайти к Саше и спросить, что он знает, про всю эту ситуацию. Он направился в другую комнату – к Викторовичу, и сказал, что он уходит. Викторович сказал, что, если что случится, он может всегда прийти к нему. Лёня ответил: «Хорошо, буду иметь ввиду, спасибо вам за всё». Обул ботинки, надел пуховик и вышел на улицу.
Первым делом ему нужно было купить сигареты. Посмотрев по всем карманам, денег он не обнаружил, возвращаться назад к писателю и просить деньги он не хотел, тем более на сигареты. Он решил пойти к своей крёстной на работу и попросить денег, она не общается с его мамой (семейная ссора) и уж тем более с Фёдоровной. Про убийство ничего не знает, сто процентов. Идти от сюда было минут двадцать-тридцать.
На дворе падал лёгкий снег, медленно ложась на землю, тучи закрывали солнце, было пасмурно, но очень тихо и уютно. Лёня шагал по прочищенной дворниками узкой тропинке, на тротуаре, мимо проезжали машины, троллейбусы, из-под их колес летела во все стороны слякоть, иногда попадала на Лёню, но он как будто этого не замечал.
Проходя мимо одной из остановок (остановка была на другой стороне дороги), он увидел свою однокурсницу и задержался, чтобы посмотреть на неё как можно дольше. Это его одноклассница, которая поступила в тот же колледж что и он. Лёня любил её, как ему казалось, всю свою жизнь.
Я стоял и смотрел, как она уходила за угол дома. В этот момент я отбросил все мысли, вспомнив о ней. Её образ всплывал у меня в голове, я начал вспоминать те редкие моменты, когда мне удавалось с ней поговорить, это были самые нелепые и тупые диалоги в моей жизни. Когда я находился рядом с ней, я не мог сказать ни слова, не говоря уже о том, чтобы признаться в любви и завязать отношения. Слово «отношения» – было таким же недосягаемым для меня, как и сама она. Вот как? Как люди признаются в любви? Мне это кажется таким же нереальным, как и то, что через десять минут я полечу в космос. Меня бросает в дрожь только от мысли о том, что я признаюсь ей, а она скажет: «Прости, но я тебя не люблю», или что-то в этом роде. Я ведь провалюсь сквозь землю, у меня инсульт хватит, я там же на месте и умру после таких слов. Нет, мне не нужен такой исход, я лучше буду наслаждаться этой любовью тайно, мне не нужны ответные чувства, чтобы получать удовольствие от чувства любви. Если бы я был поэтом, или художником, я бы посвящал ей стихи и картины. Она была бы моей музой до конца моих дней, даже не зная об этом. И мне этого бы хватало. Мне хватает того, что она просто жива и всё. Мне не нужны отношения. Я считаю, что такие чувства – это высшая степень самой кристально-чистой, невинной, платонической любви… Всё-таки, иногда бывает грустно от мысли, что она этого никогда не узнает.
Однокурсница уже давно ушла, а Лёня всё ещё стоял на месте минут пятнадцать и думал о всём этом. Проезжающая мимо машина, немного обляпала его грязным снегом, он вернулся со своего мира чистой любви в реальный мир, и продолжил свой путь.
Спустя, примерно, минут сорок ходьбы (шёл он очень медленно), Лёня оказался у здания, где работала его крёстная – это было здание местной бухгалтерии. Он подошёл на вахту и попросил позвать Евгению Борисовну. Сел на лавочку в холле и начал ждать. Здесь было прохладно, холл не отапливают для экономии газа, тепло только в кабинетах. Руки и ноги Лёни замёрзли, и он очень хотел курить. Через пять минут появилась его крёстная, и с расстояния метров двадцати начала кричать: