Интроверт
Шрифт:
Лёня сидел на остановке с опущенной вниз головой, он был очень пьян, а водки ещё целых пол бутылки. Начался ветер, было три часа ночи и десять сигарет в пачке. К нему подбежала бездомная собака, начала тереться о ноги, Лёня не реагировал, она попробовала стукнуть о ноги лбом – тоже никакой реакции. После нескольких таких попыток собака выпрыгнула к нему на лавочку, подсунула свою голову ему под бороду и начала скулить. Наверное, она подумала, что Лёня умер, но тут он проснулся, поднял голову, осмотрелся вокруг, потёр ладони рук (они уже окоченели и не сгибались) и посмотрел на собаку, таким взглядом будто это его собака, которая живет с ним уже много лет. Он погладил её, даже назвал каким-то именем (к сожалению, язык заплетался
– Вот зачем мы рождаемся на этот мир? Какая наша функция? Убивать других? Да, я понимаю, даже если ты единственное существо на этой планете, которое знает ответ на этот вопрос, всё равно ты не скажешь ничего. Может это специально вы – животные, созданы так, что не умеете говорить, чтобы не разболтать нам всей сути жизни? Может вы всё уже давно знаете? О космических кораблях, разных навороченных технологиях, летающих машинах? Может вы знаете как лечить рак и СПИД?
Собака заскулила.
– Ну вот что ты скулишь, как мне это интерпретировать, это означало «да» или «нет»? Но и на это ты мне не ответишь. Хотя, должен тебе признаться, хоть говорить ты не умеешь, а слушатель отличный, – Лёня впервые за сутки улыбнулся, – приятно с тобой говорить. Вот с людьми так не поговоришь, они постоянно перебивают, орут, не хотят тебя слушать. Нужно перекурить, что ли. Ты куришь? – он прикурил сигарету и протянул её собаке, дым попал собаке в нос и она отвернулась. – Ну ладно, как хочешь, буду курить сам, как всегда…
Он докурил и продолжил:
– Вот ты, когда-нибудь убивала кого-то? Думаю, что нет. А мне вот пришлось совершить такое ужасное деяние. Ну как пришлось, я даже и не подозревал об этом, даже за пять минут до убийства, я не знал, что убью человека. Хочешь узнать, как оно, убить кого-то? Хочешь расскажу? Это довольно интересное чувство, такого не испытаешь ни при каких других обстоятельствах, и после этого – всё, жизнь моя канула в лету. Всё, что мне остаётся – это вот, сидеть и говорить с собакой.
Лёня пьяно улыбнулся и задумался, его опять начинало тошнить, но он продолжил:
– Я ещё ничего не знаю, но полагаю, меня захотят посадить в тюрьму. Но знаешь, что я тебе скажу? Не сяду я, не знаю, что делать буду, но не сяду. Потому что, если сел – так это всё, лучше уж умереть.
Они сидели втроём на лавочке: Лёня, собака и бутылка водки. После сигареты у Лёни опять помутнело и закрутилось в голове, он замёрз и решил сделать ещё пару глотков водки, после этого он скрутился калачиком и лёг поспать на лавочке.
Наконец-то он уснул и забыл про убийство. Он добился того, чего хотел – убежать от всех этих терзающих его чувств. Но был ли в этом всём смысл, если завтра наступит новый день и всё то, от чего он бежал, догонит его опять и поселится в нём.
Глава 3
Я проснулся от того, что меня очень сильно тошнило. Сразу встал и побежал в туалет. Просидев там около десяти минут, я начал понимать, что это не квартира Давида, у него в туалете висел плакат с женщиной в купальнике, а здесь не было ничего, и унитаз совсем другой. Белая краска на дверях уже трескалась и пожелтела, плитка под моими ногами была побита, справа стоял ёршик (весь в фекалиях), пахло здесь очень дурно, запах аммиака начал резать мне нос. Я пытался вспомнить, что вчера произошло. Помню водку, помню троллейбус, вот только куда я заехал не помню, ещё помню собаку. Это всё что мне удалось вспомнить. Я был в недоумении.
За дверью послышались шаги и раздался стук в дверь туалета:
– Алло, ты как там? Живой?
– Извините, мне очень неудобно, – ответил я, – мне кажется, что это не моя квартира.
– Ха-ха-ха, конечно не твоя. Доделаешь
Я забыл уже об убийстве, все мои мысли были заняты тем, где я чёрт возьми нахожусь. У меня болела голова, я поднёс руку к губам, нижняя губа была разбита. Неужели я вчера с кем-то подрался? Я провёл пальцем по губе, кровь на ней подсохла и образовалась корочка, захотел её содрать, но передумал. Посмотрев на стену слева от меня, увидел большого таракана, который шевелил усиками и как будто что-то пытался мне сказать или объяснить. Почему-то мне захотелось к нему коснуться, и я протянул руку, но он быстро спрятался в щель между плиток. Я очень боялся выходить, мне было не приятно то чувство, что сейчас предстоит разговор, с совсем не известным мне человеком. Из-за этого я начал сильно тревожиться, продумывать варианты диалога с ним, подготавливал ответы, на вопросы, которые – по моему мнению – он может задать мне. Все эти варианты диалогов, тревога, головная боль – всё это заполнило эту узкую, тесную уборную, в которой даже не было вентиляции.
Внезапно я услышал какой-то голос, который напомнил мне об убийстве, он не был похож на голос человека, который стучал мне в дверь, но это меня не испугало, может просто я забыл его голос, и вообще голова раскалывается – это всё похмелье. Я начал думать об убийстве, как думал о нём вчера, только теперь мне ещё добавилось проблем. Нужно было выходить с уборной, не могу же я здесь постоянно сидеть.
Я смыл за собой и вышел. Оказался я в каком-то узком коридоре, со старыми потёртыми обоями, думаю они были когда-то белые, но сейчас это очень непонятный цвет, то ли желтый, то ли серый, то ли всё в кучу. На полу лежал ковёр, тёмно-красного цвета, очень старый, весь в пятнах и тоже потёртый, как же я ненавижу ковры, зачем они людям, просто пылесборники. Я опять увидел таракана, который бежал на меня, и я резко отошел в сторону.
– Не бойся, – сказал, наверное, хозяин этой квартиры, – они у меня здесь уже как члены семьи. Проходи, лучше, на кухню, я там картошки наварил, будем завтракать. Заодно и расскажешь, кто ты у нас такой.
Я молча прошёл за ним на кухню. Здесь действительно пахло варёной картошкой – первый приятный запах за это утро. Кухня была в таком же состоянии, как и вся квартира. Побитая плитка на полу, голубого цвета, вся в пятнах жира, я это почувствовал сразу своими голыми ногами (не знаю где были мои носки), они прилипали к плитке, и я чувствовал, как липнут песчинки мусора к моим ступням. Сквозь старое окно (оно, на удивление, было чистое), проникал свет в эту грязную нору. Стол был тоже очень старый, с разными ножками, под одной из них лежала деревяшка (видимо для того, чтобы он стоял ровно). Скатерть была вся в порезах от ножа и с рисунками подсолнухов. На столе стояли две тарелки с варёной картошкой (с картошки шёл пар), тарелка по меньше – с маринованными огурцами, головка чеснока и пару кусков чёрного хлеба. По ту сторону стола сидел хозяин. Не очень высокий, усатый мужчина, лет сорока пяти, с довольно круглым животом. Одет в серую домашнюю майку и синие пижамные штаны. На пальцах надето кольцо (значит есть жена) и выбита татуировка «СССР» (по букве на каждый палец). Вдруг заревел старый холодильник, на котором была куча магнитиков, и хозяин заговорил:
– Садись, садись, не бойся. Вчера ты был смелее, даже драться ко мне полез. Но не переживай, я не сержусь. Перебрал немного, с кем не бывает.
Я сел, меня охватывало смущение. Откусив хлеб и съев две ложки картошки, я начал пытаться узнавать, что вчера произошло:
– Мне очень неловко, правда. Обычно я не дерусь. Но понимаете, суть в том… Короче… Я ничего не помню.
– Это абсолютно ожидаемо, ха-ха.
Хозяин посмотрел в сторону двери:
– О, вот твоя собака, я её тоже забрал. Сразу как пришли, покормил её, она была очень голодна, весь мой вчерашний борщ съела. Но это ничего, собак я люблю.