Инвалиды
Шрифт:
V.
Завизжала на блоке задняя дверь, гулко хлопнула стеклами, -- и типография огласилась зычным густым баритоном:
Эх вы, братцы мои,
Вы това-а-рищи-и...
– - Не ори, Миша!
– - хрипло крикнул Соколов: -- у нас новый, брат, корректор...
Сослужи-и-те вы мне-не
Слу-у-жбу верную...
ревел
Посреди типографии выросла высокая худощавая фигура в валеных сапогах, в летнем пальто горохового цвета, с сдвинутой на затылок шляпой и с бутылкою водки в руке...
– - Воронин! Мишка! Водка есть?
– - осипшим радостным голосом воскликнул Соколов и бросил работу.
– - Есть, братец! Пей! Пей и горе залей!
– - пробасил устраненный корректор и снова громогласно запел:
Уж вы сбро-о-сьте меня-я
В Во-о-лгу ма-а-а-тушку-у...
Соколов взял у Воронина бутылку и прямо из горлышка стал с жадностью глотать напиток.
– - Опять, Михаил Петрович, запили?
– - спросил откуда-то детский голос.
– - Да, опять, милый мальчик Синицин, опять!
– - пробасил Воронин.
– - Секретарь сидел-сидел, да не дождался вас... Сам хотел корректировать, а потом другого нанял...
– - пропищал мальчик.
– - Что там корректировать! Не в этом дело... Всех ошибок не исправишь, братцы... Жизнь надо корректировать...
Все расхохотались.
– - А кто там, этот новый?.. Надо познакомиться...
Воронин пошел по направлению к корректорской.
– - Оставь, Миша! Не ходи!..
– - Бросьте!..
– - Нет, надо познакомиться... Может быть, прохвост, а может быть, и порядочный человек...
– - пробасил Воронин и пошел.
– - Мое почтение, милостивый государь!.. Позвольте познакомиться, -- начал Воронин, остановившись в дверях корректорской.
Крюков оглянулся и молча поклонился.
– - Бывший студент пятого курса физико-математического факультета Императорского Казанского университета Михаил Воронин!.. Говорю на немецком и французском... Ne pouvez vous pas repondre francais?
– - Виноват, -- смущенно произнес Крюков, слегка приподнимаясь со стула, -- я говорю только на одном русском языке.
– - И то, брат, наверно, плохо? а?.. Давай руку! Кто ты такой?
– - Гм...
Крюков подал руку и сказал:
– - Я -- тоже бывший студент...
– - Милый!.. Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат!..
Воронин схватил в охапку Крюкова, крепко сжал его в объятиях и начал целовать, обдавая запахом перегорелой водки...
– - Вы меня отпустите... Ей-Богу, некогда... Потом, после...
– - Сколько они тебе дали жалованья?
– - грозно спросил Воронин, выпуская Крюкова из объятий.
– - Двадцать пять рублей в месяц.
– - Подлецы!.. Я, брат, получал тридцать... А тебе сбавили... Гнут, мерзавцы!..
– - Извините... право некогда...
– - Ну,
Воронин опять схватил Крюкова и, поцеловав в нос, пошатываясь, вышел из корректорской в наборную.
Уж вы, бра-а-тцы мои,
Вы-ы...
– - Братцы-то братцы, а выпить-то нечего, -- прохрипел мрачно Соколов. Воронин полез в карман и выбросил на стол горсть серебра и меди. Несколько монет упало на пол и покатилось в разные стороны.
– - Ребята! Кто за водкой?
– - прокричал Воронин.
– - Теперь не достанешь, все кабаки заперты.
– - У Митрича можно... Со двора надо!
– - посоветовал накладчик и изъявил готовность сбегать.
– - Мы добудем! Завсегда можно... Пустяки!..
– - говорил он, собирая с полу деньги.
Минут через десять он принес новую бутылку водки и вынул из кармана соленый огурец.
– - Вот выпивка, а вот закуска!
– - произнес накладчик, ставя бутылку на окно и кладя огурец рядом.
– - Чай, и мне дадите за труды?.. Что-то в горле сидит...
– - Пей, братцы!
Пили все, не исключая мальчика Синицина.
Соколов, большой любитель пения, стал упрашивать Воронина спеть что-нибудь:
– - Спой, Миша, что-нибудь печальное!.. Ахни "не одна-то в поле дороженька", -- сипло умолял он Воронина.
Метранпаж останавливал: он боялся внезапного приезда "хозяина" -- так называли рабочие редактора.
– - Он вам так споет, что заплачете...
– - Ничего не будет... Спой, Миша!
– - Моя песенка, братцы, спета...
– - печально произнес Воронин и опрокинул горло бутылки в рот.
– - Ну, черт с вами, спою...
– - Спой эту... Про Еремушку-то!..
Воронин передал бутылку Соколову, встал посреди типографии в позу артиста на эстраде и громко, с пафосом, запел:
Жизни вольным впечатлениям
Душу вольную отдай,
Человеческим стремлениям
В ней...
Здесь голос певца оборвался. Гулкое эхо разнеслось под сводами типографии и замерло...
Крюков тревожно вслушивался в эту песнь пьяного человека, и его сердце сжималось болью, и из глаз падали на бумагу редкие слезы...
– - Не могу, братцы!.. Голос пропил...
Соколов с какой-то странной нежностью обнял Воронина и стал целовать его:
– - Душевный ты человек, Миша! Люблю тебя! На, выпей!
– - говорил он, тыча в рот Воронина горлышко бутылки.
Когда Крюков кончил работу и проходил чрез наборную, он увидал под столом Соколова и Воронина; обняв друг друга, они громко храпели.
В окна уже смотрело бледное утро. В типографии было совершенно тихо. Только из печатной слышалось бряканье машины да шелест больших листов газетной бумаги...