Инвестор. Железо войны
Шрифт:
— Ларри, Серхио, — позвал я шепотом. — Понюхайте, только тихо.
— Та девка, что клеилась к тебе, босс.
— У двери пахнет сильнее, jefe.
— Серхио, быстро за распорядителем.
Не прошло и минуты, как у номера появился встревоженный администратор.
— Что-то слу… — он замолчал, увидев мой предостерегающий жест.
— Мы подозреваем, что в номере посторонний.
— Я вызову полицию! — прошептал краснеющий халдей.
— Не нужно, справимся сами.
Ларри бесшумно, как он умел, открыл замок, и мы на цыпочках вошли.
Ошибки нет — приторный
Белоснежное одеяло едва прикрывало смуглую грудь, а ниже из-под него виднелось такое же смуглое бедро, упакованное в черный чулок с черной же кружевной подвязкой, прямо как в порнофильмах.
Ее глаза расширилсь, а потом она вскочила, прикрываясь одеялом и пытаясь испепелить меня глазами:
— ?Cabron! ?Maricon de mierda! *
Удивительным образом она похватала свои туфли и шмотки так, что с нее не упало одеяло и вылетела мимо нас в коридор.
Даже не сказала, как ее зовут.
Блин, и что это было? И что мне теперь делать, таскать с собой еще охранников?
?Cabron! ?Maricon de mierda!(исп) — Козел! Сраный гомик!
Первой в Овьедо, еще до родителей и Оси, сопровождавшего их от Парижа, прилетела Габи, следом мы из Мадрида. Я лелеял тайную надежду представить Габриэлу маме и отцу как мою будущую жену, но Габи отказалась, как она умеет, наотрез.
Она вообще выглядела усталой и безразличной, даже Цезарь не вызвал у нее обычных восторгов — так, потрепала загривок и все. Подросший щен даже посмотрел на меня — хозяин, с ней все в порядке?
В постели все прошло быстро и дежурно, без огня, я прямо на измену сел — может, от меня до сих пор пахнет цветочными духами?
Или… беременна? Но Габи от осторожных расспросов уклонялась, а потом вовсе оставила меня, а сама отправилась к директорам здешних школ.
Гостей я встречал один, если не считать управляющих, секретарей, охранников и так далее. По статусу положено — родители пусть миноритарные, но все-таки акционеры моих испанских предприятий.
Отец деликатно стоял в сторонке, пока мама орошала меня слезами, удивляясь, как я повзрослел, возмужал, почти не ем и себя не жалею. За ним снисходительно улыбался Ося под ручку с Клэр, на лице которой читалась уверенность, что она ухватила Фортуну за подол.
Мама с происхождением Джозефа Шварца смирилась, а от «умненькой и образованной барышни» Клэр вообще была в восторге, но первый ужин у нас состоялся в узком семейном кругу, без посторонних.
Знакомить с астурийской кухней я подписал дядюшку Рауля, и он расстарался по-полной: супы фасолевый и рыбный, баранина с овощами, перцы с треской, рыба в сидре и еще столько всего, что я даже названий не знал. Наготовил на маланьину свадьбу, только за сладким — слойками carbayones с миндалем и сахаром, а также крем-пудингом из желтков — посылали в кондитерскую в Овьедо.
Отец все время сравнивал блюда со знакомой ему провансальской кухней, мама восхищалась десертами, а я млел от семейной атмосферы и вкусной еды. Но ужин все-таки
Грандер-старший для своих почти пятидесяти лет выглядел отлично, даже седина на висках и бровях не делала его стариком:
— К нам приезжал мистер Берглин…
— Берглин? А, штаб республиканцев!
— Да-да, он интересовался, будем ли мы поддерживать Гувера на предстоящих выборах.
Я показал рукой за окно, где светились фонарями цеха и улицы поселка — дескать, ну куда еще американские дела, мне и тут забот хватает!
— Понимаю, но вопрос серьезный, — не дал мне соскочить отец. — Общественное мнение и пресса сильно настроены против мистера Гувера.
Неудивительно, на кого-то же надо взвалить вину за Депрессию.
— … и я уверен, что он проиграет выборы.
— А кто выиграет?
— Демократы, но они пока не определили кандидата. Это либо спикер Конгресса Джон Гарднер, либо Эл Смит, но он проиграл прошлые выборы, но больше всего шансов у губернатора Нью-Йорка Рузвельта…
Что значит «шансов»? Он и победит!
Отец секунду помолчал и задал решающий вопрос:
— Как ты отнесешься к тому, что мы отдадим нашу поддержку демократам?
У меня внутри все прямо запело — я-то думал, как убедить отца не ставить на хромую утку Гувера, а он сам дошел до этой мысли!
— Если мы поддержим Рузвельта, то положительно.
— Вот, я же говорила! — торжествующе заявила мама.
— Анна, я помню, — мягко остановил ее отец и снова повернулся ко мне. — Почему именно Рузвельта?
— Насколько я знаю, у него неплохая программа по борьбе с депрессией в рамках штата: общественные работы, социальное страхование, комиссия по занятости.
— У Гарнера и Смита гораздо больше опыта.
— Они политики старой школы, а мир стремительно меняется. К примеру, только Рузвельт догадался использовать радио для прямых бесед с избирателями.
— Ох уж это твое радио!
— Только Рузвельт. Или никто.
На следующий день я показал родителям автозавод, но серьезного впечатления не добился — у Форда все равно толще. Тем более, что меня каждую секунду дергали инженеры или секретари. Но у меня есть специальный человек, и дальнейшую экскурсию я поручил Эренбургу, с которым и мама, и отец мгновенно нашли общий французский язык.
Илья не подвел — он первым делом продемонстрировал радиофабрику. Высокий светлый цех, в котором вдоль наклоненной под сорок пять градусов ленты конвейера сидели женщины и девушки в зеленых фартучках. В некотором смысле показуха, мы еще не запустили участок печатных плат, производство батарей и компаунда. Но Термен с удовольствием рассказывал о достижениях, все более углубляясь в терминологию (готов поспорить, родители половины не поняли), а новая организация труда говорила сама за себя.
Но гвоздь программы устроил Сева, когда Эренбург привез родителей на аэродром. Уж не знаю как, но старший лейтенант морской авиации уболтал чету Грандеров на воздушную прогулку. Нет, сам он за штурвал, слава богу, пока не садился, но родителям взлета, тура до Хихона, круиза вокруг Овьедо и посадки хватило выше крыши.