Инвестор. Железо войны
Шрифт:
— Мистер Грандер, к чему такие расходы? Вы могли бы снять мне номер в гостинице попроще… — несколько скованно заметил он после приветствий.
В самом деле, еще не потускневшее от депрессии великолепие «Лютеции» на скромного техника действовало подавляюще.
— Алексей, я американец, я умею считать деньги, в конце концов, это моя профессия. Мне гораздо удобнее, если вы будете жить рядом. Но вообще привыкайте, вы теперь главный инженер Sociedad Espan’ol de Automoviles y Tractores, вот документы о регистрации.
Новость Сурина буквально оглушила — он заторможенно
Обед, к разочарованию метрдотеля, накрыли без изысков — вино, консоме, бланкет из телятины, сыры на десерт и кофе. Появление блюд с закусками вывело Сурина из ступора и он чуть было не испортил нам аппетит:
— Нет, я не могу…
— Чего именно?
— Я не могу быть главным инженером, у меня нет опыта!
— Ну здравствуйте! Нет уж, реверс врубать поздно, опыт придется приобретать по ходу. Впрочем, — я вспомнил телеграммы, — если все настолько серьезно, то главным инженером я могу назначить мистера Кристи.
Сурин облегченно выдохнул.
Гарсон разлил вино и мы чокнулись:
— За новый завод!
Пока мы ели, я постепенно вводил Сурина в курс дела:
— Как только мы подпишем контракт, в первую очередь от вас потребуется список станков и всего, что необходимо для технологического процесса.
— Но я не смогу все предусмотреть!
— Берите с запасом!
— Но это же расходы… — опять растерялся Сурин.
— Алекс, финансы вас пусть не волнуют, ими занимается вот этот молодой человек, — я некультурно ткнул вилкой в сторону Оси. — Он будет утверждать ваши заявки. Если же вы закупите лишнее, мы найдем ему применение. В конце концов, я собираюсь строить не один завод. Дальше, как только вы составите технологический план, я сведу вас с архитекторами и строителями. Задача — через два года получить первую продукцию. И не надо делать большие глаза, в Советской России поднимают завод за год!
Алексей снова вздохнул, но уже не так глубоко и обреченно. Блин, неужели за несколько лет в Чехословакии он растерял присущие русским размах и лихость? Оставалось надеяться, что это просто результат шока, а в работе он себя покажет.
— А каков будет оклад? — наконец-то задал самый главный вопрос Сурин.
Я написал на салфетке несколько цифр и показал ему, отогнув уголок. Инженер замер, пересчитывая франки в привычные кроны и разочарованно опустил уголки губ — тысяча франков, обычная зарплата рабочего…
— Это в долларах.
Сурин замер, медленно покраснел, а потом двумя пальцами оттянул галстук и воротничок — доллар дороже в двадцать пять раз! Это даже не генеральская, это маршальская зарплата! А чтобы он не решил, что его разыгрывают, я выдал ему чек на такую же сумму:
— Подъемные. Увольняйтесь и перевозите семью в Овьедо, оклад вам пойдет с момента подписания контракта. Если потребуются экстраординарные расходы, дайте знать.
Похоже, Сурина пробрало до печенок, и он медленно сложил чек и тщательно запрятал его в бумажник, а бумажник — во внутренний карман
— И еще, Алексей. Как вы теперь понимаете, у меня на вас большие планы, если вы вдруг почувствуете постороннее внимание к вашей особе, немедленно известите мистера Вилью.
Панчо на секунду оторвался от телятины и кивнул.
«Лютеция», как и всякий отель такого уровня, имел собственную телеграфную станцию, так что переговоры с Америкой мы закончили далеко заполночь, утром встали поздно, и я потащил ребят гулять — надо же хоть во второй жизни посмотреть на Париж, в конце концов!
Город пока веселился: блестели вывески ресторанов, в парках и на бульварах декламировали стихи, у редакции маленького журнальчика шел жаркий спор с перспективой драки. Рекламные плакаты на каждом углу навязчиво вбивали в мозг Dubo, Dubon, Dubonnet — слоган «лучшего в мире аперитива». Из кабаре и салонов доносились джаз и свинг, праздные гуляки плясали и старенький чарльстон, и модный шимми, и экзотичный линди-хоп.
Звенели трамваи, дзынькали колокольчики на входе в банки, где стояли в очередях рантье, еще не потерявшие свои сбережения. В газетных киосках продавались отчеты о героических деяниях депутатов Национального собрания, беспрерывно тасовавших кабинеты — меняя Бриана на Тардье, Тардье на Шотана, Шотана снова на Тардье. Как редкая птица могла долететь до середины Днепра, так редкий французский премьер-министр мог просидеть в своем кресле больше полугода.
Те же газеты вещали, что кризиса во Франции нет, что его сдерживают государственные субсидии на тянущееся по сей день послевоенное восстановление и на строительство «линии Мажино».
Мы прошли через Дом Инвалидов, Марсово поле с Эйфелевой башней, Кэ д’Орсе, площадь Согласия, сад Тюильри, Лувр, трехсотлетний Новый мост, Нотр-Дам, Латинский квартал с Пантеоном, сад Люксембург… Не знаю, сколько километров накрутили, но гуляли до вечера, совершенно ошалев от обилия впечатлений. Наконец, от фонтана Обсерватории повернули в сторону гостиницу, но Панчо тут же затребовал отдыха, а Ося — еды.
Как и на всяком большом перекрестке, заведений на стыке бульваров Монпарнас и Распай хватало — Petit Bouillon, Dome, Coupole, Rotonde. Последнюю мы и выбрали, в других негде сесть, а в «Ротонде» полно свободных столиков.
Вдоль торцевой стены, уставленной батареями высоких, низких, пузатых и тонких бутылок с разноцветным содержимым, тянулся бар. В Штатах в подобных заведениях стойку делали хромированную, здесь же обошлись оцинкованной кровельной жестью. Зато никелированной сталью блестел пыхтящий кофейник ведерного размера, перед которым сидела миловидная кассирша в белом фартучке поверх черного платья и белой же наколке в волосах.
Справа завивалась лестница на второй этаж, оттуда звучали танцевальная музыка и шарканье ног. Мы не стали преодолевать обозначенную перегородкой из зеленоватого стекла границу бара и уселись на кожаные сиденья вдоль стены в главном зале. В следующем таком же отсеке двое парижан пили кофе, перед одним на розоватом мраморе столешницы дымилась трубка.