Инвестор. Железо войны
Шрифт:
Что же, оставалось ждать и выполнять культурную программу — экскурсию по городу и визит в Третьяковку. С зимней поездкой по Москве меня примирили две вещи: автомобиль с печкой и купленная в том самом «Мосторге» ушанка, своего рода дань традиции.
Их блюли не только мы и будущие поколения американских туристов, но и Горкоммунхоз и Гордортранс. Первый затеял укладку асфальта на Тверской прямо по снегу, второй настолько ловко организовал движение, что мы постоянно утыкались в заторы. Это в городе на два с половиной миллиона человек, тысяч на пятьдесят повозок
— Спорят, — вздохнул Коротких на мой вопрос о причинах. — Кто говорит, надо город-сад строить вдоль Ярославской дороги и расселять туда, кто, наоборот, предлагает «разомкнуть кольцо» и двигаться в сторону Ленинграда. Пока оба города не сольются…
Я чуть было не перекрестился — свят, свят, свят!
— Ну, это дело далекого будущего, — продолжил я, как только мы снова тронулись. — А сейчас-то что делается?
— Спорят… — опять вздохнул Петя. — На пятилетку запланировали метро построить, из центра до Каланчевки, да только воз и ныне там. Зато асфальт кладут, а то местами улицы вообще непроезжие были.
Прошлый раз мы были в СССР четыре года назад, а какая разительная перемена! Не уверен, что это именно из-за «великого перелома» и свертывания НЭПа, может, просто из-за того, что летний Питер более презентабелен, чем зимняя Москва, но очереди в булочные мы видели. И Петя все-таки раскололся, что карточки на хлеб уже год как действуют.
И в целом впечатление от города и людей такое же — вместо ощущения сытости пришел внутренний напряг, что ли… Ну, вроде как голодный человек сел за стол, увидел кучу еды, успел набить рот, успокоился, но через пять минут у него все снова отобрали.
В Замоскворечье с нескольких магазинов снимали старые вывески владельцев и кооперативов, заменяя их на государственные. И этот простое действие снова убедило меня, что в СССР строить нельзя — в любую секунду может грянуть политическое решение, заводы заморозят или переориентируют, и все замыслы с подготовкой уйдут псу под хвост.
У Третьяковки мы затормозили под чертыхания водителя — лед, скользкий булыжник и ни разу не зимние шины создавали убийственное сочетание. Но шофер справился, проскользив всего лишь пяток лишних метров.
Удивительно, но «революционного искусства» за десять лет в галерее почти не появилось — так, несколько картин, основа осталась прежней. Перов, Федотов, Репин, Суриков, Шишкин… Проникся даже равнодушный к живописи Панчо.
Тем более странно прозвучало предложение по окончании тура:
— Мистер Грандер, если вам интересно, есть возможность купить некоторые картины из запасников…
Блин, я чуть матом не послал. Понятно, что стране нужна валюта, но зачем же национальное достояние разбазаривать? Представитель Государственной закупочной комиссии или кто он там от моей перекошенной рожи шарахнулся в сторону и больше о продаже не заикался.
А я, наверное, в первый раз шкурой прочувствовал идеологию «мировой революции», для победы которой не жалко ничего.
И никого.
Дулся до вечера, несмотря на попытки Коротких и Панчо растормошить
Испорченное настроение усугубили явившиеся в «Метрополь» Триандафиллов и Калиновский, которых мы с Панчо пригласили на ужин. Товарищи командиры прибыли во всем сиянии — мундиры, портупеи, надраенные сапоги, шик-блеск-красота! Но должен отметить, что в ресторане кроме них военных не оказалось — дорого, даже для двенадцатой категории, а тырить миллионы из военного бюджета тут не принято. Вот разбазарить на какую фигню — это запросто.
Тему частного бронекорпуса пришлось отложить в сторону — товарищ Ворошилов категорически и в упор против. Триандафиллов пытался утешить тем, что обратился к знакомому по Восточному фронту Куйбышеву, тоже члену Политбюро и председателю Всесоюзного совета народного хозяйства. Вместо танков беседовали о телефонизации Москвы, о том, что во многих городах и поселках вокруг электричества нет в принципе…
— Обязательно будет! — уверенно заключил Калиновский. — Сейчас электрифицируют железные дороги, а с ними и все поселения вблизи.
— Ну так железные дороги не везде…
— Ничего! — оптимистично отвел мои возражения Константин. — Электричество обязательно появится!
— Когда же?
— А это как план покажет. Если не в первую пятилетку, то во вторую.
Ну так-то да, большой скачок даст результат, лет через пять. Вот только комбриги и комкоры жили на всем готовом и цену этих преобразований не ощущали.
Рано утром меня со всей вежливостью, но крайне непреклонно разбудили — по мою душу прибыл все тот же арбатский порученец и передал записку от Триандафиллова, что Куйбышев согласился меня выслушать. Едва мы с Панчо позавтракали, как явился второй посланец и вручил запечатанное в конверт с литерами «В. С. Н. Х.» приглашение явиться в 14:00 к товарищу Куйбышеву.
Такими приглашениями не разбрасываются, и ровно в два мы входили в кабинет на площади Ногина.
Куйбышев являл странное сочетание: громадная залысина на полголовы и густая шевелюра на оставшейся половине, живые внимательные глаза и мешки под ними, высшая государственная должность и ношеный полувоенный френч…
— Проходите, мистер Грандер, мистер Вилья! — поднялся он нам навстречу. — Присаживайтесь.
Пока я устраивался, он молчал, но сразу же перешел к делу:
— Я в курсе решения товарища Ворошилова, но, думаю, мы сможем вам помочь. Разумеется, если вы поможете нам.
— Каким образом?
— Например, участием в закупках оборудования.
От неожиданности я малость отшатнулся, но Куйбышев, приняв мою реакцию за отказ, кинулся убеждать:
— Объем закупок на многие миллионы долларов, в том числе заводы целиком. Вот список возводимых предприятий, можете ознакомиться.
Мать моя женщина! Да уж, совсем травоядные времена, государственные секреты за просто так первому попавшемуся миллионеру показывают… Ну вот никак у меня не укладывалось в голове, что товарищ Куйбышев не понимал, сколько стоит такая информация. Или это предложение, от которого я не смогу отказаться?