Иные песни

Дукай Яцек

Аурелия уже в переходе между Арсеналом и Башней Хана. Из-за закрытых железных дверей, через узкие отверстия, в риттера бьет град пуль. С железом могут быть проблемы. Аурелия вырывает решетку из окна справа, выскакивает, вгрызается вихревицей в покрытую льдом стену (лед превращается в пар). Вихреботы перемалывают древние камни, пуринический эфир против нечистого ге — и первоэлемент более низкий поддается первоэлементу более высокому. Огненный риттер бежит к башне, оставляя за спиной на вертикальной стене широкую полосу гари.

Она

вваливается внутрь вместе с окном, рамой, решеткой и обломками стены. От жара гиппиреса загораются ковры и гобелены. Солдаты разворачиваются к ней, выстраиваясь в тесном проходе в три ряда, с десяток стволов целится в Аурелию. Аурелия, присев на стене над маленьким рубиевым бюстом Чернокнижника, глубоко кусает себя за язык и плюет огнем. Пирос летит ширящимися вихрями, выброшенный из орбиты кругошлема, красные спирали долетают до солдат, охватывают их. Последний залп — и уже все горят, предсмертные крики наполняют пассаж, люди катаются по полу, бегут вслепую куда придется, один выскакивает в дыру на месте окна, падает, увлекая за собой хвост огня.

Аурелия не обращает на них внимания. Поворачивается и прыгает вглубь башни, это ее задание.

Третий этаж — двое людей. Убегают, она рубит их на бегу.

Второй этаж — никого.

Первый этаж — несколько чиновников. Она поджигает столы с ними вместе.

Партер — солдаты, отступающие сквозь отворенные главные ворота. Она позволяет им уйти. Потом запирает ворота и обваливает над ними часть потолка, намертво блокируя вход. Точно так же поступает и с задней дверью.

Она проверяет подвалы. Находит там спрятавшимися за обветшалыми стеллажами двух испуганных аристократок вместе с несколькими дулосами. После секунды раздумий она оставляет их в живых, завалив за собой подвальную лестницу.

Возвращается в Арсенал.

Гиппирои, похоже, захватили уже все верхние этажи, верхний переход перекрыт. Продолжается бой на партере, где враг контратаковал с помощью булашков в тяжелых доспехах и уральских боевых морфозоонов, спущенных с цепи. С ними двое аресов.

— Есть жертвы, — говорит риттер Жарник. — Доспех не держит залпы из картечниц, а еще следи за гноелазами, они плюют каким-то кислотным ядом.

Они выглядывают в окно из бархатного покоя на третьем этаже Арсенала. Из-за золотого купола Храма Землеяда бьет голубая вспышка, над кремлем проносится ритмичный гром, от которого звенят стекла. Стекло, через которое они смотрят, трескается после третьего грохота. Это «Уркайя» превращает в руины казармы булашков по ту сторону.

— Тимофей?

Омиксос указывает огоньком большого пальца вниз.

По скользким от крови ступеням, сквозь дым и темную пыль спускается стратегос Иероним Бербелек; сперва становятся видны кирпично-красные полы его гердонского пальто.

— И где этот Роговой Зал?

Риттер Жарник успокаивает вращение своего доспеха и склоняет голову перед стратегосом.

— Прошу за мной, эстлос.

На ходу Бербелек

оправляет манжеты рукавов пальто и рубахи. Застегивает верхнюю пуговицу под шеей, стряхивает пепел с плеч. Теперь Форма будет важнее всего. Аурелия всматривается в него сквозь успокоившийся кругошлем. Эстлос перехватывает ее взгляд.

— Нужно было приказать Бабушкину отполировать мои югры, хоть для чего-то пригодился бы. — Бербелек посылает Аурелии кривую усмешку.

Аурелия усмешкой не отвечает.

— Не было предательства, — говорит она. — Ты болен ложью, кириос.

— И все же было. К счастью, предали не меня.

Они выходят в выложенный гиексовым паркетом зал, наполненный древними доспехами и знаменами. Паркет — чаще всего порублен и сломан, доспехи — разбиты, знамена — сгорели или продолжают гореть. Сквозь выбитые окна врывается холодный ветер.

В стенах зала — шесть дверей; все распахнуты либо вырваны из притолок за исключением средних северных — выполненных из бронзы и ликота, со сложным рельефом. Над ними висят рога безымянного какоморфа.

Перед дверьми, со вскинутыми к плечам кераунетами и в отвратительно воющих доспехах, стоят на страже четверо Наездников Огня.

— Двое вошли и до сих пор не вернулись, — говорит риттер Аблазос. — Он остался там, внутри, на вторые двери мы обвалили северные галереи, сбежать он не мог.

— Закрыто?

— Закрываются сами. Меканизмы, спрятанные в стене. Кириос?

— Только меня случайно не застрелите, — бросает стратегос, оглаживая фалды пальто. — Не удивляйтесь, если эти двое на вас выскочат: за это время, скорее всего, они успели искренне полюбить его. Аурелия, открывай.

— Пойду с тобой, кириос.

— Нет.

— Я поклялась. Один ты не войдешь.

Стратегос смотрит на нее некоторое время, сиречь — два удара невидимой «Уркайи», сыплется штукатурка, дрожат стены.

— Останешься у дверей. Не сдвинешься с места, даже если он мне сердце вырвет. Дай слово риттера.

— Кириос…

— Дай слово.

Аурелия сжимает челюсти, пламя выстреливает вокруг ее головы.

— Не могу. Не дам. Нет.

Стратегос кивает.

— Хорошо. Можешь войти.

Аурелия оттягивает молоточек кераунета, проверяет пирос на наковаленке. Дядюшка Жарник приподнимает на прощание ладонь. Аурелия шепчет молитву к Госпоже. Она стоит в огне, пирос загорается в ее венах.

Пинает бронзовые двери.

Входят.

Трупы. Западная стена увешана десятками самых разных экзотических рогов, на восточной стене — галерея хрустальных окон на панораму Москвы, обе стены длиной в несколько десятков пусов. Большинство рогов упали, лежат высокими кучами, перемешавшись с останками мужчин и женщин в длинных одеждах. Трупы, трупы. Хрусталь узорчатых окон покрывает наборный паркет на противоположной стороне зала, по хрусталю вышагивает высокий черноволо… — кириос, кириос, кириос — не смотри на кратистоса!