Иные песни

Дукай Яцек

— Мы готовы на далекоидущие политические уступки, — проговорил Неург медленно. — Титул, скажем, Гегемона-Протектора. Если не желаешь жить во дворце, ты мог бы поселиться в Садах. Даже право первовладства для твоего и Румиева потомства, эстлос. А поскольку ты не отправишься на эфирную войну, то, скорее всего, переживешь нас всех. В конце концов княжество сделалось бы твоим.

— Вы, похоже, и впрямь в отчаянии.

— Мы спорили об этом предложении в своем кругу очень долго. Если выбор сведется к кратистосу и кратистобойцу…

— Самое главное — сохранение разнообразия.

— Да.

Господин Бербелек отложил трубку, встал, потянулся. Махнул риктой, та свистнула, оставляя в воздухе красную полосу. Он прошелся по салону, к двери и назад.

Князь Неург остался у камина, следя за стратегосом из-под рыжих бровей.

— Конечно, ты не обязан отвечать сейчас же, — сказал он. — Будем ждать до последнего. Если хочешь

поговорить с Румией —

— Пробую себе это представить, — проворчал господин Бербелек. — Румия, Воденбург, потом дети, и так десятилетиями, подсчитываем доходы в казну и строим здесь Александрию севера…

— Если все сложится счастливо.

— Да-а-а.

Господин Бербелек остановился в дверях. Вертя в пальцах пирикту, опустил взгляд и долго всматривался в яростный жар глаз феникса.

Кратистобойца отвлекло только покашливание князя.

— Я подумал, — сказал ему тихо Иероним, берясь за ручку, — что согласно божьему плану ты, князь, должен был сделать это предложение не мне, но Авелю, моему сыну, Авелю. Теперь ясно вижу, что именно так все и должно было случиться: он и Румия; парень вернулся бы из Африки другим человеком, они подошли бы друг другу. У тебя оказался бы протекторат крови Кратистобойца. Так было им предназначено, такова была Цель, так должно было случиться, он должен был теперь стоять подле меня. Но по дороге что-то распалось в основе Судьбы, случай, что разрушил определенное будущее, мелочь, что встала против кисмета… Но мог ли я ему запретить? Мог бы заслонить его от риска, выиграть за него жизнь? Румия бы вышла замуж лишь за аристократа сильной Формы, более сильной, чем ее. Но остается лишь бесполезная мудрость… Так оно и происходит с отцами и сыновьями. Спокойной ночи, князь.

* * *

— Ах-ах, прости, думал, ты у себя, не хотел тебя будить, эти стражники устроили переполох.

— Я не сплю, встал до рассвета. Влезай, Кристофф. Впрочем, я ведь у себя дома!

— Хоррорные внизу и на лестнице… Ты теперь живешь здесь?

— Ага.

Эстлос Ньютэ закрыл за собой дверь и подошел к широко отворенному окну.

— Холодно, — пробормотал он. — Я только что приехал из Бурдигали, не знал, что ты так быстро воротишься в Воденбург. В Бурдигали уже снег лежит. А ты, собственно, чего сюда перебрался? — Он взмахнул рукой, охватывая жестом апартаменты, их голые стены и пол из черной проснины.

Они стояли на втором этаже старого пакгауза, уже с год не используемого НИБ. Купеческий Дом «Ньютэ, Икита тэ Бербелек» после заключения долговременных договоров с лунными и оронейскими купцами арендовал Южные Доки полностью, зарезервировав за собой любое складское помещение, что когда-либо могло ему потребоваться в Воденбурге; на самом деле теперь они зарабатывали еще и на субаренде этих пакгаузов. У НИБ было несколько пакгаузов и в верхнем порту. Часть из них продали, часть — сдали в аренду, а это здание риттер Ньютэ решил переделать в частный госпициум Дома. Однако это дело не было приоритетным, здесь едва-едва закончили ремонт фронтальных помещений, а второй этаж так и оставался необустроенным. Господин Бербелек приказал перенести сюда вещи из дома, но комнаты все еще не выглядели обжитыми. Не помогали даже распахнутые настежь окна, куда врывался холодный ветер с залива; ветер, крики чаек, запах соли и смолы, голоса моряков и портовых рабочих. Кратистобоец сидел подле приставленного к стене секретера, правым локтем опирался на парапет и, попивая кахву, просматривал какие-то смятые бумаги. На нем был один из его африканских нарядов, риттер иерусалимский плохо ориентировался в разновидностях южной одежды.

Присев к столику сбоку, он заглянул господину Бербелеку через плечо.

— На каком это? Греческий? Не греческий.

— Если бы ты был столь любезен… Спасибо.

— Прошу прощения. Слушай, если у тебя найдется минутка…

— Да?

— Я, собственно, собирался тебе писать, нам в любом случае надо бы поговорить. Ты где держишь документы Дома? Оставил там, у себя в жилище?

Господин Бербелек вздохнул, отставил чашку.

— Я, наверное, продам то здание. Они уже через крышу пытались пробраться, сквозь трубы, разворотили покрытие.

— Убийцы?

— Ах, если б это были просто подосланные убийцы!..

Со времени возвращения в Воденбург господин Бербелек жил там как при осадном положении. Сперва это было слегка забавным — дети, кричащие под окнами, приношения (дары, записки, локоны волос и части тел, какие-то уродливые фигурки), оставляемые разными безумцами, шествия журналистов, софистесов, пожираемых амбициями низких аристократов… Старик Портэ почти не отходил от дверей. В конце концов господин Бербелек выставил перед домом пост Хоррора. Но это лишь усугубило ситуацию, с тем же успехом он мог вывесить флаг Кратистобойца. Собирались группки молодежи, прохожие надоедали хоррорным, соседи жаловались на пришлецов. На

улицах ниже и выше возникли лавочки плутоватых воденбургских купцов — измаилитских, еврейских, цыганских, индусских торговцев — там продавали фантастические меморабилии: обломок острия кинжала Кратистобойца, его плащ, рубиновую рукоять Четвертого Меча, флаконы с кровью Чернокнижника, забальзамированные фрагменты его тела, мумифицированные мифические седьмые пальцы Семипалого (дюжинами), сокровища Лабиринта, портреты Лунной Ведьмы; и люди это покупали. В торговые дни по тамошним улочкам было не проехать ни экипажем, ни верхом. Господин Бербелек как-то это терпел, хотя для него сделалось болезненно очевидным, что в конце концов ему придется перебираться, тот дом не был местом, подходящим для Кратистобойца, он перерос уже свою старую Форму. Взрослые люди не ходят в детской одежде, старые женщины не рядятся в девичьи платья. Только глупец закрывает глаза на морфу. Но каплей, переполнившей чашу, оказалось нашествие демократов. В то лето секта активизировалась в Неургии; они не сразу нагрянули к господину Бербелеку. Но когда приняли решение, от фанатиков не стало спасу. Он был для них олицетворением идеалов культа, путем реализации их безумных постулатов. Ведь первое условие демократии — избавиться от кратистосов; созданию истинных полисов мешает аристократия. Они лучше самого Кратистобойца знали цель Кратистобойца. Джурджа во имя демократии! Он вырежет всех кратистосов, изгонит королей, и с того момента править станет Люд. Демократы подкрадывались к окнам дома, кидали в них камни, слали письма, манифесты, просительные петиции, сундуки книжек древних авторов и современных философов — одинаковый лепет. Пробовали цепляться к его фургону, подкарауливали его в городе, проскальзывали на приемы, в которых он принимал участие, один даже пролез в камин, господин Бербелек его пристрелил, когда безумец упал в огонь. Сумасшедших, однако, недостаточно постоянно игнорировать. Три ночи назад молодая демократка подожгла себя под окнами его дома, долго вопила, горя, перебудила половину квартала. Сколь же жалким это было: с самого начала они шли против собственных идеалов, признавая бесконечное превосходство Кратистобойца. Видимо, правду писал Платон: не все книги суть безопасное чтение для неустоявшихся умов.

Кристофф кивал, слушая рассказ господина Бербелека.

— А я ведь тебе говорил. Поставь себе двор за городом, за мной есть еще свободная парцелла. Может, сомневаешься, сможешь ли? А ты вообще представляешь себе размеры своих доходов после последнего пересчета долей?

— Я нанял через Панатакиса бухгалтера, плутоватый негодник, ведет для меня все расчеты. Ты ведь не обидишься на меня за это, а?

— Ха, я и сам бы тебе это посоветовал! Так как, начнешь строить?

— Князь хочет, чтобы я поселился в его дворце.

— Еще лучше! — Эстлос Ньютэ даже вскочил. — Погоди, принесу бумаги.

Выбежал (захлопнул за собой дверь) и сразу же вернулся с толстой папкой под мышкой.

— Брр, как тебе здесь не холодно?

Придвинул табурет к секретерчику, разложил бумаги; тяжелый крест качался на цепи над ровными строчками чисел. Господин Бербелек следил за гердонцем слегка удивленно и с весельем.

— Посмотри. — Кристофф указывал наслюнявленным пальцем в очередные счета. — Мы все просчитали. Гердон уже открывается, в любом случае уже открыт Пергам, если Семипалому не придет чего в голову, впрочем, с Алитэ в Эгипте и твоим Хоррором под боком он был бы самоубийцей, итак, Гердон и Пергам, но ты с легкостью мог бы убедить Неурга, знаю, что смог бы, подумай только, Воденбург как единственный в Европе, а у нас сорок семь процентов участия в изготовлении воздушных свиней Бальтасара, а еще с оронейгесом от Короля Бурь, а это ведь тоже твой коллега, хе-хе-хе, ну сам же видишь —

— О чем, Шеол тебя побери, ты говоришь?

— Помнишь, сколько мы заработали на гердонской монополии? А здесь открывается возможность в тысячи раз большая: Луна. Луна, все ее сокровища, все хозяйство и весь лунный рынок, несколько десятков миллионов душ, мы посчитали, взгляни. Во-первых, установить прямые торговые сношения. У нас — большое превосходство, годы контрабанды, ведь большая часть ее шла через НИБ. Мы не можем потерять эту позицию! А еще, во-вторых, пусть Неург позволит канцлеру открыть княжество для лунников. На портовых стенах мы поставим причальные мачты для лунных лодок. Но, заметь, пока что они контролируют перевозки на сто процентов, все аэростаты, способные достичь Луны, принадлежат им: эти их эфирные макины… А значит, в-третьих, мы должны начать строить собственный эфирный флот. Я консультировался с софистесами Воденбургской Академии. Они утверждают, что такое невыполнимо в земных сферах. Стало быть, сперва необходимо выстроить город на орбите, в сфере пироса и эфира, вот здесь — начальный проект, вот бюджет — предварительный, нужно сперва договориться с лунниками. Ах, кстати, а где та, как же ее, Пепельная Дева, та лысая замарашка, что постоянно за тобой ходила?