Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
Являясь эдаким ребенком-маугли который не может не вымолвить ни слова, ни звука, замкнутый и одинокий, он не доставлял воспитателям особый забот. О нем вспоминали лишь, когда надо было съесть не первой свежести пресный недоваренный рис с каким-нибудь месивом, которое взрослые с усмешкой называли «мясо-соевой кашей», или же если он по их мнению давно не получал профилактические воспитательные работы «воспитатель-ребенок». Если в первом случае его могли так и не позвать, то второе не обходилось без внимания никогда.
Так вышло, что малыш так до сих пор и не оправился от той болезни, его всего лишь немного подлечили чтобы не «подох»,
Дружбы он не водил ни с кем, чего уж там, он даже не знал, как кого зовут, ему это было попросту не интересно. Все свое свободное время он сидел в каком-нибудь дальнем углу и потихоньку чах на глазах, захваченный в плен собственным отравленным болью разумом. Другие дети поначалу глазели на него, как на диковинную зверушку, а когда поняли, что он ничем не отличается от овоща, потеряли к нему всякий интерес. Оно и к лучшему — его никто не трогал, кроме тех мучителей.
В один из дней, когда воспитательница с особой жестокостью порола Кевина просто потому что ей показалось, что он недостаточно хорошо смахивал на ребенка-сироту, она вдруг резко осознала, что ни разу не слышала, как он плачет в голос, закатывается в жуткой истерики от боли, не просил ее остановится охрипшим от рева голосом, и взбесилась сильнее, словно разъяренная бестия.
— Сученыш, ты почему не разговариваешь? Не мычишь, как скотина? А?! — женская рука схватила шестилетнего за взъерошенные волосы, жестко оттягивая их назад, так что голова Кевина запрокинулась до боли в шее, а в цепких руках остались несколько клочков волос.
В маленьких глазках скопились непроизвольные слезы, грозясь вылиться. Поджав губы до болевых ощущений, будто кто-то воткнул в них сотни иголок, Кевин глядел невидящим взглядом в потолок позади своей насильницы и терпеливо ждал, когда его отпустят и он вновь сможет побыть один.
— Сейчас ты завопишь, как свинья на бойне, понял меня?! — воспитатель схватила ребенка ладонью за лицо и заставила взглянуть в свои глаза, полные ненависти и холодной, ледяной ярости. — Ты все еще горюешь по своим родителям, да? Бедные, несчастные ублюдки, которые выплодили такое ничтожество, как ты. А знаешь что? Как хорошо, что они сдохли, и теперь смогу вдолбить в твою маленькую пустую голову свои нравоучения, которые являются праведными. — Она наклонилась ближе, обдавая лицо Кевина несвежим дыханием и брызжа слюной. — Буду каждую ночь благословить Дьявола за то, что он забрал их к себе в ад, и молить его, чтобы он наказывал их самыми изощренными способами, на которые он способен. Ты меня понял? Они будут гореть в аду, а ты будешь вариться в своем личном котле здесь, на земле, который сама тебе создам. Твои родители просто у-ро-ды. И ты такой же, как и они. — Наконец, она отпрянула от него, грубо швырнув Кевина назад так, что он упал на задницу.
Малыша трясло от плача и злости, которую он наконец смог ощутить. Говоря о его недавно погибших родителях, эта стерва неспроста разворошила еще незажившую рану на его сердце и в душе. Она специально выводила его на эмоции, чтобы добиться желаемого, а после пользоваться этим как и когда ей будет угодно. Разлепив сомкнутые и прилипшие губы, из глотки Кевина послышался протяжный полу-рык полу-стон, а из глазок все-таки хлынули соленые слезы обиды и бессилия. Что он, шестилетний мальчик, сможет сделать взрослой женщине? Ничего, разве что, как и остальные в сердцах ненавидеть ее, желая ей самой ужасной смерти. Ничего, лишь уподобиться
Опустив смиренно голову, он лишь сжал кулачки, да посильнее, до белых костяшек. Победно усмехнувшись, воспитательница крутанула дитя на месте и с подзатыльником молча отправила его восвояси.
Спустя год…
— Эй, ты! Да! Ты чего удумал? — девятилетняя девочка, которая жила в этом приюте, окликнула Кевина, когда заметила, что тот начал одеваться посреди ночи.
Мальчик лишь мимолетно взглянул на вопрошающую, оставив ее без ответа. Натянул поношенный и старый ботиночек, а после подошел к окошку. Нужно все сделать быстро и тихо, но была лишь одна проблема — попытка всего лишь одна. Если у него не получится, то с большой долей вероятности, все оставшееся время он проведет в подвале с крысами, сыростью и холодом, где рано или поздно умрет либо от болезни, либо от голода, либо от крыс. Перспектива не радовала, но и оставаться здесь, продолжая терпеть это все насилие, у него не осталось сил.
К семи годам он немного изменился, точнее его заставили. Теперь ему изредка приходилось говорить, хотя это действие давалось ему с трудом, словно ему нужно было пробежать кросс, а не сказать пару слов или издать несколько звуков. Также, он стал более внимательный. Если раньше он мог не обращать внимания на какие-то детали в поведении, разговоре или в самом человеке, то сейчас он мог угадать по звуку шагов кто идет и с какой целью, мог увидеть на лице намерения обидчиков и других людей, по интонации угадать, что с ним сделают в этот раз.
Стараясь особо не шуметь, он пытался сдвинуть в сторону засов на окне, чтобы можно было его открыть, но из-за ржавчины на железе, он никак не поддавался.
— А если тебя поймают? Что тогда будет? — не унималась девочка, продолжая смотреть на его тщетные попытки выбраться из этой клетки.
— Заткнись. — Раздраженно рявкнул тот, все еще прикладывая усилия к открытия засова.
Насупившись, девчонка надула губы и отвернулась от него, показывая всем видом, что обижена. Жаль, что Ли-Хвану было абсолютно все равно.
— Лиен! Ты чего удумал? — парнишка его возраста, которые изредка пытался с ним поиграть, вдруг проснулся и теперь тоже уставился на Кевина.
Тело прошибло током от имени, которое дал ему приют. Лиен Сок. В первое время он вообще не реагировал, когда его так называли, но после многочисленных избиений и наказаний все-таки начал отзываться, хотя все его естество кричало, что он Кевин Ли-Хван.
— Заткнись. — Снова короткий ответ и возвращение к попыткам убежать. От напряжения в руках его тело начало сильно потеть, а конечности подрагивать.
Парнишка, что недавно проснулся, молча встал с имитации постели и подошел к окну. Встав рядом с мальчиком, он глянул на него, а после молча схватился за засов вместе с ним и начал тянуть. Послышался скрип, который оглушил комнату детей, и, казалось, разбудил весь город, не говоря уже об их мучителях. Прислушавшись, они пытались унять колотящееся о ребра сердце, но когда в здании никто не побежал к их комнате, продолжили бороться со ржавчиной.
— Еще немного! — Шепотом огласил помощник и они вновь принялись тянуть засов.