Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
Пациент в форме священника открыл дверь, за которой была спасительная свобода, и повернулся ко мне лицом.
— Сын мой, — со зловещей торжественностью проговорил он, — ныне же твоя грешная душа предстанет перед Господом Нашим. Страданием своим ты очистишься от дьявольской скверны ереси и богохульства, лишь понеся это справедливое наказание, спасешься ты. Да примет тебя Полтергейст, как отец принял блудного сына. In nomine Patris, — он перекрестил меня.
— … нет! Нет! НЕТ! Священнослужитель! НЕ-Е-ЕТ! — завопил, отчаянно вырываясь, но он и не думал щадить меня.
Под
— СУКА! СУКА! СУКА! — чувствуя жар поблизости, безумно заверещал, но было уже поздно — приговор был вынесен.
Должен был умереть страшной смертью от невыносимых страданий. Мой разум отключился от ужаса, просто отчаянно дергался и кричал, пытаясь ослабить путы, чудаковатый священнослужитель хорошо позаботился о том, чтобы не сбежал. Уже даже ни о чем не думал.
Неужели таким должен был быть конец моей недолгой жизни? Жил в мирное время, не зная лишений войны, не в избытке и не в роскоши, но не ведая также голода и болезней, жил по совести, никому не совершая зла и не проходя мимо нуждающихся — и теперь должен был погибнуть от рук безумца, погрязшего в религиозном фанатизме, не имеющем ничего общего с настоящей верой. Должен был прочувствовать, как неистовое пламя пожирает меня, как пары углекислоты сжигают изнутри мои легкие, всю эту немыслимую боль и агонию. Почему?! За что?!
Сарай уже был почти полностью охвачен огнем, несмотря на почти стопроцентную влажность воздуха вокруг. Из-за дыма дышать становилось трудно.
Наверно, в ситуациях неминуемой, казалось бы, гибели у человека открывается какой-то скрытый резерв организма, заставляющий его биться за свою жизнь до последнего. Никому не дано узнать, на что он способен на самом деле, пока его судьба не повернется таким чудовищным образом. Вмиг осознал, что мне никто не поможет, кроме меня самого. «Каждый за себя» — таков был девиз обитателей психушки.
Подняв голову вверх, еще раз посмотрел на крепкую веревку, обвязанную вокруг перекладины. Эта веревка была единственной преградой на пути к спасению. Понял, что мне нужно было делать.
Стена слева от меня еще была охвачена огнем не полностью, потому, кое-как оттолкнувшись от пола носком, одной стопой уперся в нее и затем обхватил руками веревку, как мог. Оттолкнувшись левой ногой и перенеся вес на руки, уперся в стену уже второй стопой, зависнув над полом в горизонтальном положении. Далее, держась руками за веревку, закинул сперва правую ногу на перекладину, а затем и левую, ухватившись за нее, как обезьяна за ветку. Напрягая пресс (вот для этого и «качают» пресс), подтянулся и обхватил перекладину уже и связанными руками. Превозмогая боль, через немалые усилия все же дотянулся зубами до крепкого узла. Перегрызть веревку такой толщины было нереально, потому впился зубами в сам узел, пытаясь ослабить его, чтобы можно было освободить руки. Пара рывков — и путы поддались, дернул руками, высвободив сперва одну, а затем и другую. Схватившись снова за перекладину, отпустил ноги вниз и спрыгнул на уже горячий пол.
«Ловкость +1» — промелькнуло перед глазами какое-то странное слово. С таким же мистицизмом оно куда-то испарилось…
Не
На моих ногах не было обуви, потому жар от языков пламени ощущался очень сильно.
Рванул к двери, через огонь, но к моему ужасу она не поддалась — безумец запер ее на ключ! Недолго думая, схватил со стены топор и с силой ударил его лезвием по ветхому замку. Топор увяз в дереве, но вытащил его и ударил снова, отчего старый замок почти полностью сорвался. Отбросив топор, резко ударил ногой в область под замком, и еле державшаяся дверь слетела с петель. От хлынувшего в сарай потока воздуха пламя разгорелось еще сильнее, но, уже не чувствуя боли, бросился на улицу и упал на влажную траву, сбивая огонь со своей одежды.
Отползая от горевшего сарая подальше, почувствовал, что силы покидают меня: повернувшись на спину, закрыл лицо обеими руками и просто взвыл, будучи не в силах справиться со всем, что навалилось на меня. Продолжал стенать даже несмотря на то, что мне уже ничего не угрожало. Огня не было, лежал на сырой траве. Спасся… Спасся…
Сколько испытаний может вынести простой человек? Где та грань, за которой уже находится безумие, забытье? Может быть, это все происходит уже не со мной, а с кем-то другим?
В моей голове не осталось мыслей, у меня случился психологический коллапс: лежал на земле, совершенно неотличимый в тот момент от пациентов клиники. Наверно, опять рыдал, а может и нет — совсем ничего не чувствовал. Подобно тому, как перегорает лампа от чрезмерно высокого напряжения, перегорел и сам. После такого не восстанавливаются…
Поднявшись на локтях, устремил опустошенный взгляд на огромное пожарище, что представлял собой еще недавно целый сарай. Если бы находился сейчас внутри, огонь уже точно пожрал бы меня полностью. Может быть, на этот момент был бы еще жив…
Только сейчас более или менее осознанное понимание происходящего начинало открываться передо мной. Священнослужитель, этот больной сукин сын, устроил мне аутодафе. Он не просто напал на меня с кулаками, он действовал аккуратно, расчетливо, мысля при этом логически, а не полагаясь на внезапные порывы, как большинство психически больных. Его недееспособность была неоспорима, но знал точно: изобью его до полусмерти, если он только покажется в моем поле зрения. Потрачу последние силы, но он свое получит. Тоже живой человек, у меня не стальные нервы.
Кое-как поднявшись, хотя ноги подкашивались и упорно отказывались держать меня, дотронулся до лба и к своему немалому удивлению обнаружил, что прибор ночного видения все еще надежно держится на нем. Пропуск мертвого охранника тоже по-прежнему лежал в кармане. Только одежда была кое-где обожжена.
Ничего не соображая, побрел прочь, с трудом переставляя ноги. Мне уже было все равно, куда иду: хотелось просто убраться подальше от пылающего сарая. Как-то совершенно незаметно для себя уткнулся в новый корпус здания, в стене которого крайне удачно располагалась прочная металлическая дверь, которая к тому же была не заперта. Оставаться на улице уже не было сил, к тому же тут было настолько туманно, что передвигаться приходилось буквально на ощупь, потому сразу же воспользовался возможностью проникнуть в здание. К сожалению, внутри царила кромешная тьма, потому мне сразу пришлось опустить окуляры прибора ночного видения на глаза.