Иоанниты
Шрифт:
Она появилась слева, остановилась в пятнадцати ярдах. Мы замерли с перепугу – так внезапно появилась громадина. Но, как оказалось, нас она не разглядела: уродливая морда повернулась в противоположную сторону.
Я дураком стою посреди прогалины, не могу сообразить прятаться или вовсе не двигаться.
А тут ещё балбес Штиль открыл огонь…
Дохлая пуля вяло толкнула тварь в бок, привлекая её внимание. Она заревела, как бешенная, оглушительный рёв затряс вековые деревья. Ещё не разглядев противников, демон боком двинулся в атаку.
Я попятился от страшный
Но, претерпевая жалящие пули, хренов аронакес доковылял до меня и ударил лапой наотмашь. Я просто свалился на спину – когти пронеслись надо мной. При падении я ударил ладонью по земле, выпуская на волю заклинание, что получилось на редкость мощно: ярдов на семь вокруг вся листва вспорхнула в воздух.
Разгребая сухую завесу, демон попытался добраться до меня корявыми конечностями. Отползая, я продолжил палить в ту сторону, где должна быть неподыхающая мразь. Патроны кончились, так что им на смену полетел метательный нож.
Кружась на месте, аронакес внезапно оказался надо мной: когти впились в землю в дюймах от меня, а в следующую секунду гадина на меня наступила! К счастью, та с неожиданности боязливо отдёрнула лапу, а пока догадалась атаковать, я уже откатился в сторону.
Очень быстро листва осела – я разглядел над собой пятилапое создание, истекающее кровью. Оно готово было кинуться на меня, но его отвлекли три слаженных выстрела, чуть не уронившие ослабевшую тварь. Пока демон отвлёкся на моих товарищей, у меня было время нащупать Напиток Саламандры. Склянка полетела в демона, но тот ловко отпрыгнул в сторону. Правда, брызнувшее во все стороны пламя задело-таки уродца, шесть на задней лапе заполыхала.
Вот эту боль вытерпеть никто не в силах – забыв про нас напрочь, демон стремглав унёсся прочь, оставляя шлейф огня и запаха горящей шерсти. Но разум не покинул обожжённого, потому как тот убежал в ту сторону, где должна быть речушка.
– Цел? – спросила дочь, помогая мне подняться, и, не став ждать ответа, скомандовала: – Бегом отсюда! Живо все!
Не смея противиться, мы побежали вон из леса.
– Пожар будет, – оглянулся на горящую листву Штиль.
– Забудь, это не наши проблемы.
– Лучше затушить, Виктория.
– Забудь, я тебе говорю!
А на следующий день газеты запестрили новостями о лесном пожаре. Нынешняя же история закончилась, когда мы добрались до экипажа.
Глава X
Загадки профессора
С чего стоит начать рассказ о новом дне? Хотя бы с того, что я внезапно стал любить солнце, предвещающее очередное утро. С ним всё стало иначе: новый день стал чем-то гораздо более близким, чем никчёмные двадцать четыре часа, пустой круг часовой стрелки… Избалованный бессмертием… чёрт возьми, стоит отвлечься, но,
В самом деле, я считал себя бессмертным. Мало кто поспорит, что я не имел на то право, но факт остаётся фактом – будучи иоаннитом, я не помышлял о смерти. Заледеневшая жизнь, далёкая, как звёзды, старость приучили меня к тому, что о могилах позабылось. А сила и живучесть долго обманывали, что не найдётся ничего, способного прервать мою жизнь. Отдельная тема – Думклоу, но сбежав от него, я начал жить в страхе, скоро перешедшем в успокоенность. Если аронакес и найдёт меня, то убьёт так быстро, что я не успею отказаться от мысли о своей неуязвимости.
Что же теперь, когда в голове всё чаще всплывают воспоминания Виктора и Митиха? Они пугают, что у меня всё тело покрывается мурашками, а я вздрагиваю, словно из-за угла кто-то внезапно выскочил с криком. Сумасшествие и смерть не за горами… что я могу сказать – это огорчает.
И вот теперь я возвращаюсь к начатому. Имея в запасе считанные дни, я вдруг стал узнавать их в лицо. Попробуй я вспомнить свою жизнь, она предстанет передо мной годами и декадами, в то время как сейчас я запоминаю каждый час. Каждое мгновение своей жизни захотелось обнимать крепче родной дочери. Признаться, это пугает стократ сильнее.
Словно бы и не важно, что я вытворяю – рад бы заполнить последние дни самыми бесполезными делами. Каким-то чудом выходит вспомнить, что у меня ещё есть цель.
Каким-то чудом… я перестаю быть брюзгой, перестаю приходить в ярость, всеми силами не соглашаясь, что нет никакого «чуда»…
Но причин, на самом деле, две. Я знал, что что-то во мне изменится, когда увижу дочь. Догадывался, что жизнь перестанет быть механизированной, какой она стала после расставания с Кристин. Вот чего не предполагал, что так от этого растеряюсь.
Как же я виноват перед дочерью: за её одиночество, за те беды, что я ей принёс. Я очень боюсь за неё. Вообще, страх не покидал меня с тех пор, как я погнался за Монархом. Страх перед этим человеком заставил меня перебороть страх, который я считал куда более сильным: страх появиться на глазах у Виктории.
Надо признаться, со временем этот страх не проходит, ровно как и страх перед Монархом. Так я и живу в ужасе, жду скоротечной смены дня, наивно полагая, что что-то изменится. От этого ожидания, пожалуй, дурнее всего.
Много сил уходит на то, чтобы не думать о разных вещах. Например, я стойко не думаю о том, что творится сейчас в голове у Виктории, но не потому что мне плевать – я знаю, что ничего там хорошего, в этом немало моей вины, а исправить теперь уже не выйдет. По крайней мере, я не вижу способов, так что…
Мда.
А тем временем наступает очередное утро, пасмурное, одетое в тучи, серое и грубое. В Гольхе так бывало часто, Каледония же пока не сильно более солнечная.
Мы сидим с дочерью у неё в каморке, расхлёбывая гадкий абсент. Я даже принялся за бесполезное спиртное, чего раньше избегал. Нервы оно не успокаивает, как обещала Виктория, а горький привкус плотно прилип к нёбу.