Исход Авроры

Кристофф Джей

Творец, каким же идиотом я был…

– Как долго? – спрашиваю я.

Она ничего не говорит. Я подхожу к ней сзади, всматриваясь в ее отражение.

– Саэдии, как долго?

Она выдерживает мой взгляд. Сквозь ее разум проносятся эмоции: ярость, печаль и обожание, смешанное с ненавистью. В ее мыслях я вижу картинку – себя на борту «Андараэля», в глубокой боевой яме, с мертвым дракканом за спиной, смотрящим на нее снизу вверх. Весь в крови, но все же победитель.

– Да уж, – бормочу я. – Такое даже монашку

заставило бы трусики с себя стащить, так что я тебя не виню.

Она усмехается, стараясь не улыбнуться во весь рот, и принимается ходить по медицинскому отсеку. Я чувствую, как в ней закипает гнев. Под кожей у нее змеится ненависть к себе. Часть Саэдии хочет поднять с пола осколок разбитого стекла и заколоть меня насмерть здесь и сейчас. А другая – мечтает броситься в мои объятия и прижаться так крепко, что я сломаюсь. Она ненавидит себя за то, что хочет меня. А еще она в восторге от этого.

– Ты не знала, что это будет так ощущаться, – осознаю я.

Она сердито смотрит на меня, поджав губы.

– Саэдии, да поговори же со мной, – требую я.

– У меня были… поклонники, – вздыхает она наконец. – Просто приятное отвлечение. Но это… – Она опускает голову, стиснув острые зубы и сжав пальцы в кулаки. Затем качает головой, посмеиваясь. – У Пустоты поистине мрачное чувство юмора. Раз она создала мне такую судьбу.

– Неужто я настолько плох? – тихо спрашиваю.

– Ты терранин, – шипит она.

– Только наполовину, – парирую я. – Ну и что с того?

– А с того, что наши народы воюют. И мой отец превратил бы твой позвоночник в стекло и разбил его на миллион осколков, если бы заподозрил, что ты хоть пальцем коснулся моей кожи. – Она горько усмехается, почти про себя. – Лишь Пустота знает, что бы он сделал со мной, если бы узнал, что я… что мы…

Ее голос затихает, а раздражение растет. Саэдии наклоняется, чтобы вытащить один из своих ботинков из-под койки. Я пересекаю комнату и, когда она встает, провожу рукой по ее обнаженной спине. Чувствую, как она дрожит, даже когда прижимается ко мне. Ее боль настолько реальна, что я ощущаю ее в своей голове.

– Саэдии, твоего отца здесь нет, – говорю я ей. – И нашим народам не обязательно воевать. У тебя есть сила положить этому конец.

– Не смей, – рычит она.

– Полетели со мной в Академию Авро…

– Нет! – рявкает она, резко поворачиваясь ко мне. – Не проси меня больше! Теперь, когда мой отец пропал, все, за что он боролся, рискует рассыпаться в прах! Любой из дюжины Темпларов может попытаться захватить власть над кликой! Я дочь Звездного Убийцы! В его отсутствие я должна удерживать Несломленных вместе!

– Все это не будет иметь значения, если Ра'хаам расцветет!

– Мой долг перед моим народом! – ревет она. – И наши народы в состоянии войны!

Мы стоим там, во мраке,

и я по-прежнему чувствую, как ее тело прижимается ко мне. Как яростное тепло ее эмоций озаряет мой разум. В этой девушке так много всего, что я только начинаю понимать. Она похожа на солнечный свет, заключенный в панцирь из черного железа. И даже сквозь крошечные щелочки, которые она мне показала, я могу разглядеть, как глубоко и горячо она горит, как чудесно было бы раствориться в подобном жаре. Сильдратийская кровь во мне взывает к ней, мост между нашими разумами перекликается с ее песнью.

Она красивая. Свирепая. Восхитительная. Беспощадная.

Эта девушка не похожа ни на одну из тех, что я когда-либо знал.

– Так отпусти меня, – слышу я свой голос.

– Что? – шепчет она.

– Если ты не хочешь лететь со мной, отпусти меня. – Я с трудом сглатываю, видя, как в ее глазах вспыхивают ярость и боль. – Дай мне шаттл и немного кредов. Высади меня в космопорте. Я сам доберусь до Академии Авроры. И остановлю Ра'хаама в одиночку.

– Ты не знаешь его планов, – говорит она. – Ты беглец, разыскиваемый своим же правительством за нарушение Интердикта и галактический терроризм.

Я криво улыбаюсь:

– Звучит как вызов.

– Ты идешь навстречу своей смерти. Ты дурак.

– Кто больший дурак? Сам дурак или влюбленная в него дурочка?

Саэдии хмурится и отворачивается, а я выскакиваю перед ней и прижимаю ладони к ее щекам. А потом целую ее. По всему телу Саэдии пробегает трепет, от кончиков пальцев до пяток. Она льнет ко мне, так сильно, что едва ли не сбивает с ног.

Я спотыкаюсь, и мы врезаемся в стену. Ее тело жмется к моему, крепко, и вместе мы составляем весьма странный пазл. Ее изгибы тверды, словно сталь, а губы мягки, как облака. И на мгновение, всего на один миг, мне хочется раствориться в ней, закрыть глаза на войну, творящуюся вокруг нас, на злобную тень, покрывающую галактику, и просто сделать ее своей.

Но потом понимаю, что она снова взялась за клинок.

Держа его чуть в стороне от моего горла, Саэдии заглядывает мне в глаза.

– Не знаю, что я ненавижу больше, – шепчет она, и лезвие касается моей кожи. – Притягивать тебя или отталкивать.

– Я знаю, что нравится мне.

Затем она колеблется, всего секунду. В тишине я беру ее за руку, убираю клинок от своего горла и целую костяшки ее пальцев, ища в глазах то тепло, тот свет.

– Помоги мне, Саэдии. Мы можем сделать это вместе.

Но она заглядывает мне через плечо, видит свое отражение в зеркале, и тут-то железный занавес и опускается, а пылающий внутри нее огонь внезапно остывает. Саэдии сжимает челюсти, отстраняется, качая головой:

– Мой первый долг перед моим народом, Тайлер Джонс. А не перед моим сердцем.

Я смотрю ей в глаза, с трудом сглатывая.

– Тогда тебе придется меня отпустить.

– На верную смерть, – рычит она.

– Возможно. – Я пожимаю плечами. – Но я не могу просто сидеть здесь и ничего не делать.